|
- Когда? - удивился Роумэн, мы же виделись накануне моего вылета, он ничего не говорил ни о какой командировке, странно. - Сейчас я позову сеньору, одну минуту, пожалуйста. Сеньора сказала, что Эронимо срочно вылетел куда-то сегодня утром; о, ведь он никогда не говорит, куда он поехал, это вопрос службы, я не вправе интересоваться; нет, нет, он ничего никому не просил передавать, очень сожалею, а кто звонит, простите? Роумэн задумчиво положил трубку; вот оно, понял он. Теперь я еще ближе к финалу. Его скоропалительный отъезд, если он действительно уехал, не случаен. Его, видимо, вывели из дела, я теперь лишен связи с его ведомством, помощи ждать не от кого... Значит, сегодня что-то произойдет. Что? - Что? - переспросил Штирлиц и вздохнул. - Поскольку я не знаю всего, что знаете вы, буду строить логическую схему, совершенно голую, а вы корректируйте, соотнося с той информацией, которой владеете... - Знаете, я тоже умею мыслить логически, так что не стоит меня этому учить. Я задам вопрос еще более однозначно: как бы поступили люди Гиммлера, если бы некто, из стана их противников, узнал то, чего он не имел права знать? - А как бы в этом случае поступили вы? - Я бы думал, как надо поступить, чтобы информация, ушедшая к противнику, стала дезинформацией. Я бы думал, как можно ее перевернуть, обратить против моих врагов. - Времени хватает? - Нет. - Это немаловажный фактор... Скажите мне... В какой мере и с каких пор дело вашего друга Эйслера может быть каким-то образом связано с тем, что вас сейчас занимает? - Попали в десятку. - А если так, в чем уязвимость вашей позиции? - В ее неуязвимости, как ни странно. - Верно... Итак, люди Гиммлера могли бы пойти по двум путям: либо они должны устроить такую провокацию, которая сделает вас их послушным орудием - перевербовка и все такое прочее, либо вас должны устранить. Немедленно. Сегодня же... - Первое исключено, - отрезал Роумэн. - Им не на чем меня прижать. - Тогда поезжайте в посольство и ударяйте оттуда по вашим врагам залпами информации. Вам ведь есть что сказать? - Захотят ли меня услышать, доктор? Как бы этот залп не обернулся против меня с еще большей неотвратимостью, чем возможный выстрел Гауз... - Я не обиделся, - сказал Штирлиц, заметив, как Роумэн прервал себя. - Это ваше дело, а не мое, вы вправе распоряжаться именами людей, никому другому их не открывая. - Я довольно долго смотрел в ваши глаза, доктор... И я пришел к выводу, что вы не откажетесь сказать нашему журналисту Вутвуду про Рубенау, и про Фрайтаг, и про Кемпа, и про ту женщину, которую увидели с ним в Прадо... И даже про то, как я пришел к вам и дал вам настоящие никарагуанские документы. |
