Изменить размер шрифта - +
  Она
сдерживалась, стараясь не разрыдаться, губы ее постоянно двигались, словно
она хотела сказать что-то, но не могла, будто лишилась дара речи.
     - Иди сюда, человечек, - сказал Роумэн, - иди, маленький...
     Криста ткнулась ему лицом в грудь; руки ее как-то медленно, словно ей
стоило огромного  труда  поднять  их,  скрестились  у  него  на  шее;  ему
показалось, что они вот-вот разожмутся и упадут бессильно.
     - Все хорошо, конопушка, - сказал он, - все прекрасно...  Тебя  никто
не обидел?
     Она покачала головой;  тело  ее  дрогнуло,  но  так  было  одно  лишь
мгновение; Роумэн почувствовал,  как  напряглась  ее  спина.  "Сейчас  она
поднимет голову, - подумал он, - и посмотрит мне в глаза".
     Кристина, однако, головы не подняла, откашлялась и сказала:
     - Я...  Мы привезли хамона, как ты просил... И  две  булки...  И  еще
кесо'... Самый сухой, какой ты любишь. И еще я попросила у Наталио десяток
яиц, чтобы сделать тебе тартилью.

_______________

     ' К е с о (исп.) - сыр.


     - Иди, приготовь все это, - сказал он. -  Я  освобожусь  минут  через
двадцать. Даже раньше. И они уйдут.
     Криста прижалась к нему еще теснее и покачала головой.  По  спине  ее
еще раз пробежала дрожь.
     - Ну-ка, выйдите отсюда, Гаузнер, - сказал Роумэн.
     - Я погожу отсюда выходить.  Мне приятно наблюдать. Вы  действительно
очень подходите друг другу.
     Роумэн почувствовал, как тело женщины стало обмякать.  Он прижал ее к
себе, шепнув что-то ласковое, несуразное.
     - Выйдите, повторяю я, - еще тише сказал  Роумэн.  -  Неужели  вы  не
понимаете, что вдвоем умирать не страшно?
     - Страшно, - ответил Гаузнер. - Еще страшнее, чем в одиночку.
     - Ну-ка, идите ко мне, Гаузнер, - тихо сказал высокий из коридора.  -
Вы нужны мне здесь.
     Тот деревянно поднялся; лицо его враз приняло иное выражение:  вместо
затаенного  ликования  на  нем  теперь  была   написана    сосредоточенная
деловитость. Роумэн оглянулся - даже спина Гаузнера сейчас сделалась иной,
в ней не было  униженности,  подчеркнутой  спортивным  хлястиком  ("Что  я
привязался  к  этому  хлястику,  бред  какой-то!"),  наоборот,  она   была
развернутой, офицерской, только лопатки очень худые -  карточная  система,
маргарина дают крохи, да и те, верно, он себе не берет, хранит для дочери.
     - Закройте дверь, Гаузнер, - так же  тихо  сказал  Пепе.  -  Оставьте
мистера Роумэна с его любимой наедине.
     Роумэн взял лицо Кристы в  свои  руки,  хотел  поднять  его,  но  она
покачала головой; ладони его  стали  мокрыми.  "Как  можно  так  беззвучно
плакать, - подумал он, - так только дети плачут; сухие волосы  рассыпались
по ее плечам, какие же  они  густые  и  тяжелые.  Бедненькая,  сколько  ей
пришлось перенести в жизни!"
     - Все хорошо, человечек, - повторил  Роумэн.
Быстрый переход