Нет, все это выше его сил, и без снятия стресса сегодня не обойтись. После заседания Василий Леонидович одним из первых поспешил к выходу. Сходу демонстративно отверг слабую попытку шефа остановить его и оправдаться, что, мол, хотел лишь напомнить о необходимости выполнения задания. В своем кабинете он достал из сейфа хранимую на всякий случай бутылку водки и сунул в портфель, запихнув туда же банку рыбных консервов.

Теперь надо было решить, куда идти. Подходящих вариантов было два. Он не звонил Нинке уже полгода и считал, что там все кончено. Но тут случай особый: надо развеяться, да и своей мадам, хоть и негласно, но досадить. Трубку взяли сразу, однако голос был мужской. Подумав, что ошибся, набрал номер ещё раз: голос тот же. Василий Леонидович медлил положить трубку, и мужик крикнул:

— Нинка, небось опять какой-нибудь из твоих бывших воспылал страстью. Подойдешь, что ли?.. Понятно! — И мужик, явно не лишенный чувства юмора, посоветовал: — Ты пока посопи в трубку, а все остальное с Нинкой вместо тебя я проделаю.

Василий Леонидович с размаху опустил трубку на рычаг. Поехать бы сейчас туда и размазать по стенке обоих, особенно этого остроумца. Хотя какое мне дело? Нинка — девка видная, за полгода вполне могла себе кого-нибудь найти, а то и замуж выйти. Баба хозяйственная и недурна собой. Это я, дурак, не решился уйти от своей мегеры. Хотя кто даст гарантию, что через месяц и Нинка в такую же не превратится?

К приятелю Тольке ехать не хотелось — жена его Полина до того вредная и языкастая, что водка в глотке застревает. Но больше некуда деваться: в этот день все было против него.

Звонок застал Тольку в дверях: уходил с женой в гости, подкаблучник слюнявый. Ему друг в кои веки позвонил в мрачном настроении, а он вместо поддержки поперся с женой к её родственникам. Ну вот и все, круг замкнулся.

Остался лишь один запасной вариант, Василий Леонидович не прибегал к нему лет семь: вокзал. Авсе началось ещё в детстве: они, ребята-пятиклассники, убегали подальше от дома. Им нравилось долго ехать в метро на этот старый вокзал, и здесь, среди сутолоки пассажирских потоков, где на них не обращали внимания, словно в театре наблюдали за разыгрывающимися перед ними сценами. Вот опаздывающая на поезд мать ругает и тащит за руку не успевающего за ней ребенка. В углу группа военных, поставив чемодан на чемодан, организовала небольшой банкет с водкой, вареными яйцами и свежими огурцами. В углу на дальней скамейке — молодой парень с рюкзаком, прощаясь, обеими руками сжимает ладонь любимой девушки. Носильщики снуют со своими тележками, выкрикивая истошными голосами, словно на пожаре: Поберегись, поберегись! И вся эта шумная, ссорящаяся, горюющая о предстоящей разлуке и радующаяся встрече вокзальная толпа со шныряющими в ней бродягами, жуликами, проститутками создала у Василия Леонидовича на всю жизнь впечатление праздника. Не того формального торжества, когда всюду висят флаги, лозунги, а другого, настоящего праздника жизни, праздника её движения и изменения, праздника, приподнимающего всех над обыденностью и скукой размеренного существования.

Именно поэтому Василий Леонидович очень любил уезжать. Уже на вокзале он предвкушал наступление чего-то нового в своей жизни, а следовательно, и праздничного, неприевшегося. И, наоборот, он не любил провожать: отъезжающий поезд увозил знакомых и близких людей в новую жизнь, к новым людям и надеждам, а он сам оставался здесь, где все наперед известно, где уже давно притупилась острота ощущений.

Но сегодня, приехав на вокзал, он подумал, что зря это сделал. Это был уже не вокзал его детства: атмосферы праздника совсем не ощущалось. Вокруг царила лишь беспокойная суета, нервозность боявшихся опоздать пассажиров, настороженность и агрессивная активность стремящихся к легкой наживе жуликов всех мастей.