Они ничего не ответили ему, ни слова.

– Ваш отец велел мне вас беречь, – проговорил Донал, – и так и будет.

За дверью послышались поспешные шаги. И вслед за Мурной вбежала их мать, растрепанная, как Мев, в простом белом платье, с рассыпанными по плечам волосами.

И тогда Донал, превозмогая боль, поднялся на ноги, опираясь на камни очага и руку Мурны. Он смотрел, как Бранвин обняла детей, как те заплакали, как то и должно было быть, а потом Бранвин обрушилась на Мурну, ругая ее за их растрепанный вид и за то, что они спали здесь, а не у себя наверху. Она утерла лицо Келли рукавом, во всем проявляя строгости не меньше любви.

«Она не знает, что с ними было, какой они подвергались опасности, – с содроганием сердца подумал он. – И никогда не узнает». Бранвин пробудилась лишь ото сна, всего лишь сна, легкого ли, тяжелого, но это был сон и не более. «Она всего лишь прах, – думал он, – а в нем был дух, и она знает это». Печать смертности лежала на Бранвин. Она ссутулилась. И нынче утром от глаз ее разбегались морщины. Она оставила своих детей и повернулась к Доналу.

– Где Барк? – спросила она.

– С твоими двоюродными братьями. Собирают людей, отправляющихся на север.

Она взглянула на него широко раскрытыми глазами.

– Нет, – промолвила она.

– Госпожа?

– Нет, они не пойдут.

– Госпожа, они мало чем могут помочь здесь, в Кер Велле, – он почувствовал, как жар залил его лицо. Он оборвал себя, вспомнив, с кем говорит. Он поглядел на нее и увидел ее голубые глаза, бледные и бесстрастные. – Граница, – продолжил он, пытаясь исправить положение, – северные хутора – они не могут больше ждать, – но она была уроженкой Кер Велла, вскормленной и воспитанной здесь. Она знала лишь то, что его необходимо защищать – об этом он тоже помнил.

– Они не пойдут, – повторила она, крепко сжав губы, отчего по щекам разбежались морщины, и прижала к себе детей, словно заслонившись ими. – Скажи это Барку.

– Я передам ему, – он бросил отчаянный взгляд на Мурну, склонил голову и поспешил прочь, зная, как Барк отреагирует на эти вести.

Она была непреклонна, когда, топоча ногами, наверх поднялся Барк, когда за ним вбежал Ризи с братьями, и Ризи повысил голос на нее, что говорило о том, в каком он был отчаянии и как негодовали воины. Оседланные лошади переминались во дворе, нагруженные повозки стояли за воротами, и возницы лишь ждали приказаний. Народ роптал по всему Кер Веллу в тревоге и смущении, напуганный не только зловеще нависавшим небом, но и резким изменением приказов своих военачальников.

– Благие боги, ты не можешь так поступать, – кричал Ризи. – Одно дело горе, но принесение в жертву своего народа – бессмысленно. В этот час трещит твоя граница – лошади готовы, войска стоят в доспехах, и двор полнится слухами.

– Король мертв, – ответила она. Она спокойно сидела в скромном синем платье, волосы были уже туго заплетены в косы, лицо очень бледно. Казалось, облик ее вырезан из слоновой кости. – Ты понимаешь?

– Лаоклан мертв, – Ризи шагал из угла в угол, и остальные бы с радостью последовали его примеру – до того всем было не по себе. Ризи замер, умиротворяюще протянув к ней руки. – Ну что ж, меня не удивляет это, сестра, но откуда ты это знаешь?

– Мой муж сказал мне это, – спокойно ответила она непререкаемым тоном. – Перед уходом. Пошлите гонцов во все концы наших владений. До самых границ. Пусть все идут в замок, и велите Роану вернуться домой со всеми людьми.

– Госпожа сестрица, – мягко заметил Ризи, – господин Киран был в лихорадке.