Донал неподвижно стоял, чувствуя, что лицо его пылает, а Барк и Ризи с братьями, бряцая оружием, удалялись вниз по лестнице; и взор его помутился, стал страдальческим и горьким.

– Ну? – резко спросила Бранвин. И Мурна стояла рядом, присутствуя при этом. И краем глаза он видел детей, сидящих в углу.

– Я выйду с твоего разрешения, – горестно пробормотал Донал, – проводить братьев.

Бранвин кивнула и повернулась к нему боком, найдя себе занятие со связкой трав и склянок, стоявших в ее углу.

Ворота были раскрыты. Повозки со скрипом уже тянулись по дороге.

– Будьте осторожны, – промолвил Донал, глядя на Барка, проезжавшего мимо, и Барк, придержав лошадь, отъехал в сторону.

– Донал, – и Барк замер на мгновение, нахмурив лоб, потом соскочил с седла и заключил Донала в объятия.

Донал ответил ему тем же и, отстранившись, заглянул Барку в глаза.

– Будьте осторожны, – упрямо повторил он. Страх подступал к горлу, как тошнота. Он смотрел, как мимо проезжали всадники – почти все силы Кер Велла. Не глядя, он знал, на что похоже небо над головой. «Донкад, – звенело у него в мозгу в такт лязганью оружия, – Донкад, Донкад». – Скорее возвращайтесь назад.

Страх был написан слишком явно на его лице – он породил сожаление во взгляде Барка, не привыкшего к подобной слабости.

– Брат… – промолвил он и закусил губу, решив не говорить того, что собирался. – Позаботься обо всем здесь. А мы вернемся, как только сможем.

И руки Барка сжали плечи Донала. Донал застыл, а тот вскочив в седло, галопом опередил колонну, изогнувшуюся по направлению к северу. Сердце его помертвело, ибо отважные цвета знамен Кер Велла и черные стяги сыновей Дру, грохот копыт и бряцанье оружия удалялись на север где громоздились новые бастионы туч. На стенах стояли люди, облепив их со всех сторон, но мало кто издавал приветственные кличи – стояла тишина, несвойственная Кер Веллу.

– Сын.

К Доналу подошла мать. Он повернулся к ней, и выражение ее лица изменилось, став тише и спокойней. Его мать была высокой женщиной с подернутыми сединой волосами и полными жизни глазами. – Пойдем, – мудро сказала она, желая утешить его, как в юные годы, когда он разбивал коленки, падал или проигрывал состязания, пока он не решил, что вырос и не сбежал в Кер Велл. – Пойдем, я свободна сегодня утром. Позавтракай со мной.

Но он нуждался не в трапезе. В зале его ждала госпожа; у него были свои обязанности, и он не мог попусту тратить время – взгляд Барка все еще жег его нутро, и если Бранвин и Мурна занимались детьми, он мог посвятить себя делам во дворе. Люди должны были видеть его, одно его присутствие могло пресечь сплетни.

И он оставался на виду – народ глазел на него и шептался. За завтраком он выпил лишь чашу сидра и съел кусочек хлеба, пока мать его болтала обо всем на свете за исключением войны. Он сидел на мешке с провизией у кухонной двери, а мимо пробегали туда и сюда дети, женщины носили воду и припасы, даже забредали непослушные козы. Большинство населения Кер Велла теперь составляли женщины – юные, в расцвете лет и старухи. И он слушал рассказы матери о соседях и кухонные сплетни, а на солнце играли дети в салки (хоть за стенами и нависла тень), так визжа и крича, что порою ему казалось, он лишится ума от шума, но уже в следующее мгновение он понимал, что нет для него ничего дороже. Мать не спрашивала о том, что делается в замке – нет, у нее не было никакого желания идти туда. У нее были свои подруги и соседи, и она рассказывала ему о них, о простых мелочах, и он понял, что она, как и Мурна, обладала отважной мудростью.