|
Туман рассеялся. Восток в заре. Светло, как днем. Мирович приказал бить утренний побудок, а команде взять "на-караул". Страшно забили барабаны. У солдат прошел по спине мороз. Мирович, отдавая воинские почести почившему, салютовал шпагой. Затем, потеряв самообладание, весь похолодевший, отрешенный от жизни, он приблизился к праху, вновь поцеловал руку Иоанна и сказал солдатам: - Братцы! Други! Вот наш государь... Теперь мы не столь счастливы, как бессчастны. А всех больше за то я претерплю. Вы не виноваты. Я за вас буду ответствовать, и все мучения на себе снесу. - По щекам Мировича катились слезы. Он стал обходить шеренги, обнимать каждого солдата, благодарить и целовать. Вдруг на него сзади бросился капрал: "А ну-ка, барин!" - и с помощью пришедших в себя солдат снял с него шпагу. Явился освобожденный солдатами комендант. Он сорвал с Мировича офицерский знак. Мирович и его солдаты арестованы, крепость заперта. Никите Панину срочно строчится донесение. Итак, умыслив спасти Иоанна, Екатерину же лишить престола, Мирович Иоанна погубил, а спас Екатерину: отныне ничто не угрожает ее трону, шлиссельбургский узник мертв. Об этой шлиссельбургской "диве" она узнала лишь четыре дня спустя, утром 9 июля, тотчас по приезде в Ригу. Она всплеснула руками, прослезилась и воскликнула: - Руководствие божие чудное и несказуемое есть! Из Петербурга скакали в Ригу курьер за курьером. Екатерина писала по-французски Панину: "Провидение оказало мне очевидный знак своей милости, придав такой конец этому предприятию..." И далее, по-русски: "Я ныне более спешю как прежде возвратиться в Петербург, дабы сие дело скорея окончить и тем далных дуратских разглашений пресечь". Она вернулась в столицу лишь в конце июля, а 17 августа был опубликован "во всенародное известие" манифест о "приневоленном" убийстве Иоанна. Верховный суд, разобравший дело в скорый срок, 9 сентября подписал сентенцию приговора: "Отсечь Мировичу голову и, оставя его тело народу на позорище до вечера, сжечь оное потом вкупе с эшафотом, на котором та смертная казнь учинена будет". 5 Поутру, 15 сентября, на Петербургском острове, на Обжорном рынке состоялась казнь Мировича. Народу собралось очень много. Все свободные места, свайный мост, крыши домов, заборы, деревья были усеяны народом. Мясник Хряпов со своим приятелем, бывшим придворным лакеем Митричем (ныне уволенным за пьянство), стояли в обнимку на узкой скамейке, принесенной за пятак из соседнего дома дворником. Эшафот с палачом окружен солдатами и густым кольцом зевак. Все, вытянув шеи, ждут. Гул, говор, шум. В толпищах разговоры: - Помилуют, помяни мое слово, помилуют... Мирович ни при чем тут, не он убил. - Как не он! В сентенции ясно пропечатано: "сего несчастного принца убийцом должно признать Мировича". На, читай. - Ой, Митрич, Митрич, - сказал Хряпов лакею. - И пошто мы на этакое позорище пришли! - Дабы милость государыни своими очами зреть. - Милость? Ха! Дождешься. - Да уж поверь. Уж мне ли не знать. Весь век при дворе проторчал. Да и кавалерия також-де думает. Мне знакомый полковничишка сказывал: Мировичу будет дарована жизнь. Почти по всей людской громаде была крепкая уверенность, что Мировича помилуют. |
