— Но почему?

Она помолчала. Потом посмотрела вниз на свои колени.

— Ну, у меня есть своя личная теория о том, что именно произошло. Крайне дикая. — Она улыбнулась ему чуть насмешливо. — В буквальном смысле слова. Если вы хотите ее послушать, это обойдется вам в чашечку чая. — Она подняла сумочку. — Я не взяла с собой денег.

Он встал и протянул ей руку.

— Договорились.

Они пошли к деревьям Кенвуд-Хауса. Она упрямо придерживалась заключенной сделки. Ее теория не раньше чая. И поэтому они разговаривали, как незнакомые, случайно встретившиеся люди, какими и были. О своих профессиях, которые у них обоих были сопряжены с разочарованием, неизбежным из-за приписываемых им престижа и увлекательности. Когда он упомянул, что знает про ее рассказы для детей, она призналась в честолюбивом желании достигнуть чего-то на литературном поприще уже для взрослых. Она тщится написать роман. Он продвигается так медленно. Столько приходится зачеркивать и начинать сначала; и так трудно понять, действительно ли у тебя есть талант, или ты просто жертва литературной атмосферы, окружавшей тебя с детства. И он чувствовал к своей работе что-то похожее: заложенные и в ней разочарования и бесконечные недели, не приносящие ничего. К некоторому взаимному удивлению они обнаружили заразным культурным антуражем не высказанную словами идентичность их ситуаций. Он стоял в очереди к чайному столу позади своей свидетельницы, разглядывая ее затылок, нежную кожу над вырезом платья, крахмально-голубые полоски в мучной белизне. И он понял, что должен увидеться с ней снова вне службы. Проблем с девушками у него не было. Тут крылась не сексуальная неуверенность, не культурное и классовое различие, а нечто психологическое, сознание, что он вопреки нетактичности — но даже нетактичность эта была своего рода честностью — имеет дело с более быстрым и более взыскательным умом в сфере эмоций и личных отношений… Традиционна неприемлемость ему подобных для ей подобных, и вдобавок новый политический барьер, если ум этот был еще и прогрессивным, — то, что он назвал прокаженностью. Что-то в ней обладало чем- то, чего ему не хватало: потенциал, который как залежная земля ожидал именно этой маловероятной богини пшеничного поля; направление, которому он мог бы последовать, лишь бы она указала куда. Одним словом — честность. Он уже давно не испытывал такого мгновенного и такого напряженного желания. Тем не менее решение он принял мудрое.

Они нашли свободный столик в углу. На этот раз она взяла сигарету.

— Ну так выкладывайте.

— Ничего реального. Одни выдумки.

Она закусила губы, губы без номады, ожидая его реакции.

— Которые раскрывают дело?

— Финт в сторону. Давайте притворимся, что все относящееся к Филдингам, даже мы с вами, сидящие сейчас здесь, содержится в романе. Детективном. Хорошо? Где-то кто-то пишет нас, мы не реальны. Он или она решает, кто мы, что мы делаем, ну, все про нас. — Она поиграла ложечкой, темные смеющиеся глаза обратились на него. — Вы понимаете?

— Еле-еле.

— У романа должен быть конец. Тайна невозможна без разгадки. Если вы писатель, то обязаны что-то придумать.

— Я почти весь прошлый месяц потратил на…

— Да, но только в реальности. Разница между «у меня не хватает фактов, а потому я не могу принять решение» и «у меня не хватает фактов, но я абсолютно обязан что-то решить».

Он ощутил некоторое уравнение в чашах весов: наконец-то и в этой девушке обнаружился недостаток — церебральная глуповатость. В ком-нибудь не столь привлекательном во всех остальных отношениях такой изъян вызвал бы у него раздражение, но в данных обстоятельствах принес только облегчение.