– Да, я мужицкий сын, – сказал Есенин с вызовом. – А ты, Кудыкин, скотина и мразь! И я буду бороться с такими, как ты, дураками всю жизнь!

Кудыкин, изумившись, часто часто замигал рыжими ресницами.

– Вот видите, Евгений Михайлович... А недавно в сапоги мои налил воды. До краёв. Утром сунул я ноги, а вода фонтаном из голенища мне в рожу.

– И про это я знаю, – сказал учитель. Морщась от рези в животе, потирая острые колени, Волхимер заёрзал на стуле. – Есенина надо из школы исключить, – заявил он. – Это учебное заведение не для таких. Он лишь затрудняет нормальное развитие будущих учителей, заражает окружающих неверием в своё назначение, в церковные устои и законы. Он нарушитель порядка и тишины. Подпавшие под его влияние души, нетронутые и чистые, может исковеркать, если не сказать больше... Надо избавляться от таких субъектов.

– Я думаю, Викентий Эмильевич, что ваши выводы преждевременны и необоснованны, – сказал Хитров.

– Я делаю свои заключения в результате длительных наблюдений и не меняю их, потому что они верны.

– Но вы, делая свои заключения, забываете об одном: мы обязаны прежде всего учить своих подопечных, воспитывать их, а не наказывать, не карать... – Помедлив немного, Хитров сказал: – Это надо будет обсудить... Я вас не задерживаю, Викентий Эмильевич. Ты можешь тоже идти, Кудыкин.

Парень повернулся и, стуча каблуками, неохотно вышел следом за Волхимером.

Хитров пристально посмотрел на Есенина.

– Все поэты самолюбивы, это давно известно. Но утверждать свой поэтический дар с помощью кулаков – способ малонадёжный. И прости, пожалуйста, если я скажу, что у тебя недостаточно вкуса и знания людей, если ты пробовал читать стихи Кудыкину. Лучше читать дубу, тот хоть прошумит в ответ...

Есенин сказал, не поднимая глаз:

– Отчего же? Кудыкин лучший ученик в интернате, вы ставите его в пример нам...

Учитель уловил в голосе Есенина иронию, тронул усы, пряча улыбку.

– Кудыкин трудолюбив и исполнителен. Качества, достойные уважения. Этих качеств многим, к сожалению, недостаёт. Тебе в первую очередь. Уроки не учишь, надеешься на память, а больше на русское «авось». Авось – вещь изменчивая. Однажды подведёт под роковые последствия... Какая бы школа ни была, она всё равно школа, и учиться в ней не зазорно. Это я говорю тебе для будущего... И драться совсем не обязательно. Да ещё перед церковной службой...

– Я могу, да не хочу учиться так, как Кудыкин и ему подобные, – сказал Есенин. – Во всяком учении должен быть смысл. А Кудыкин учится без смысла, это тупой и жадный человек, я его ненавижу!

Хитров со сдержанным нетерпением ответил:

– Любить или ненавидеть – это право каждого. Но у всякого чувства бывают рамки – река течёт между берегов.

– Но бывает, что и река выходит из берегов! – с особенным торжеством выпалил ученик. – Разливается. И люди бессильны сдержать весенние воды.

Хитров, заложив руки за спину, встал у окна, глядя на угасающий закат.

– Река – это стихия. Ты человек и обязан управлять своими чувствами. На первый раз делаю тебе предупреждение о недостойном и нетерпимом поведении в отношениях с товарищами по школе. Можешь идти...

Есенин, не трогаясь с места, молчал. Учитель обернулся.

– Ты ещё здесь? В чём дело?

– Евгений Михайлович, можно мне отлучиться из интерната? Мы решили собраться у Гриши Панфилова.