– При чём тут страсти! – пылко возразил Гриша. – Не он начал драку. Кудыкин дал ему подножку, свалил в грязь. Да ещё и потерпевшим себя выставляет, казанской сиротой прикидывается, подлец!

Хитров привстал, удивлённый.

– Кудыкин?

– А то кто же! Серёжа пальцем никого не тронет. Ну, а уж если его заденут, спуску не даст.

Тиранов встал на сторону Кудыкина.

– Пальцем не тронет, это справедливо. Но словом может врезать побольнее кирпича. Да и взглядом тоже резанёт, что ножом...

Есенин улыбался ушибленными, чуть распухшими губами. Хитров с недоумением развёл руками.

– Почему же ты промолчал об этом, когда вы были у меня? Не понимаю... Ах, да! Тебе претят жалобы. Это ниже твоего достоинства?

Есенин рассмеялся.

– Ниже, Евгений Михайлович...

Марфа Никитична, довольная тем, что всё в конце концов окончилось благополучно, сказала с материнской заботливостью:

– Сейчас, ребятки, будем чай пить. Гриша, рассаживай друзей. Митя, Женя, Серёжа, пролезайте туда в угол. Отец, неси самовар...

Андрей Фёдорович неторопливо поднялся, скрылся на кухне. Вскоре он вынес и поставил на медный поднос до блеска начищенный самовар. Самовар пел что то гостеприимное, радушное. Скатерть на столе сияла хрустящей белизной. Нарядный фарфор чашек, варенье в вазочках, серебряные приборы, бутылки с наливкой, тарелки с закусками делали стол праздничным.

– Не стесняйтесь, пейте, закусывайте, – угощала Марфа Никитична, разливая по чашкам крепкий, душистый чай. – Евгений Михайлович, занимайте ваше место, я вам в стакан налью, не возражаете?

– Благодарю вас, Марфа Никитична, – сказал учитель. Андрей Фёдорович наполнил рюмки наливкой, по комнате сразу же растёкся аромат вишни.

– За ваши успехи, ребята, – сказал Андрей Фёдорович, как всегда, тихо, с грустью. – За вашу жизнестойкость, за будущую прекрасную судьбу вашу. – Печально посмотрел на своего сына, сидящего рядом с Есениным. – Правильно я высказался, Евгений Михайлович?

– Совершенно верно, Андрей Фёдорович. – Учитель провёл ладонью по жёсткому, седоватому ёжику волос, так он делал всегда, прежде чем сказать что то важное. – Ваш поход за знаниями, друзья, только начался. Путь ваш будет нелёгок, тернист и, возможно, опасен... если, конечно, будете честными. Запасайтесь терпением, отвагой и надёжными друзьями. Время такое... как бы это вам объяснить проще... Мы переживаем сейчас затишье, какое бывает перед бурей. Грозовая туча сгущается над нами, она разразится небывалыми событиями – к тому всё идёт... Важно не затеряться в этих событиях... Победы реакции временны. Народ жаждет другой жизни. Шесть лет назад он уже ощутил мощь своего удара. Следующий удар будет более сильным и, главное, более точным...

– Вы думаете, Евгений Михайлович, новая революция будет? – Тиранов слегка захмелел от рюмки наливки и осмелел.

– Это неизбежно, – ответил учитель.

Марфа Никитична с жалостью поглядела на ребят.

– Ох, не надо бы этих революций... Опять беспорядки, опять кровь, остроги, кандалы...

– Весь народ в кандалы не закуют, мама... – На щёки Гриши как бы прилипли яркие листья румянца.

– Народ изнывает в неволе, – надсадным голосом произнёс Тиранов. – Народ рыдает... Позвольте, я прочитаю стихи, вчера написал... – Он вынул из кармана растрёпанные листки и, не дожидаясь разрешения, объявил: – «Разбитое стекло». – И стал читать протяжно, с подвыванием:

Напротив койки в раме чёрной

Гремит разбитое стекло,

И страх наводит ночью тёмной

Своим дрожанием оно.

При звуке этом сердце ноет,

А за окном темно темно.