– Эти стихи не похожи на твои прежние. Это – настоящее, Серёжа, это талантливо.

– Вы правду говорите? – сдерживая себя, спросил Есенин не совсем уверенно: он боялся, что это обычный комплимент, сказанный от доброты души, но в сущности ничего не значащий.

– От чистого сердца. Умно, свежо, с поэтической чистотой. Ты поэт. Завтра в школу прибудет епархиальный наблюдатель. Ты будешь читать эти стихи в классе. Приготовься...

Есенин впервые услышал такую оценку своим стихотворным опытам.

7

На следующее утро учащиеся, жившие в интернате, проснулись раньше обычного. Они с особой тщательностью мылись, одевались в новое, чистое. Тиранов так надушился, что, казалось, запах духов сгустился над ним осязаемым облачком.

– Ты, Сергей, читаешь нынче? – спросил он Есенина и, как всегда не дожидаясь ответа, выпалил поспешно: – Я решил «Разбитое стекло» прочесть и «Рассвет», новое стихотворение, которое только что закончил. Ты его ещё не слышал. Про то, как тяжело рабочему человеку подниматься ранним утром по гудку и идти на постылую работу. А гудок точно стонет, тянет против воли...

– Желаю удачи, – сдержанно отозвался Есенин.

По случаю приезда епархиального наблюдателя собралась вся школа. Выло тесно. Ученики и сидели за партами, и толпились в проходах.

При появлении гостя, вошедшего в класс в сопровождении учителей и священника отца Алексея, воспитанники встали. Внимание было приковано к незнакомому человеку – грузноватому, одетому просто, с подчёркнутой аккуратной небрежностью, жёсткий воротничок сверкавшей белизной рубашки подпирал холёный подбородок, ёжик волос, как у Хитрова, обсыпан серой пыльцой седины. Он по доброму, располагающе улыбался – от здоровья, от довольства жизнью и своим высоким, как ему казалось, положением. Остановившись у стола, он сказал густым, тёплым, вкрадчивым голосом:

– Садитесь, дети.

Последовал лёгкий стук закрывающихся парт – «дети» сели, переглядываясь, и опять стало тихо.

– Я получил большое удовольствие, знакомясь с жизнью вашей школы, – произнёс Рудинский, улыбаясь, обводя учащихся близоруко прищуренным взглядом. – Содержание учения, распорядок дня, чистота помещений, дисциплина, успеваемость – всё это отрадно было встретить и осознать. Учиться в такой школе – это большая честь, господа. Вам выпало счастье. Особенно повезло вам в главном – в ваших наставниках. Они люди образованные, знающие, любящие своё дело и вас, своих учеников. – Он указал на сидящих рядком учителей. – И ваш богослов и историк отец Алексей, и Виктор Алексеевич Гусев, и Дмитрий Петрович Головин, и Викентий Эмильевич Волхимер, и конечно же старший учитель Хитров Евгений Михайлович... Поздравляю вас, господа, с такими отменными воспитателями... И не случайно, что среди вас, молодых людей, немало самостоятельно мыслящих, со своими взглядами на жизнь, на общественные явления времени. И успевающих много среди вас... – Рудинский скользнул по листку бумаги. – С успехом учатся Кудыкин, Раскатов, Черняев и другие... Я выборочно, наугад, познакомился с сочинениями некоторых учеников; выделяются среди них работы Григория Панфилова. Его рассуждения по вопросам истории и современности любопытны, глубоки и даже не ординарны.

Есенин толкнул Гришу локтем – слушай, мол, гордись; Гриша провёл языком по запёкшимся губам, пятна на щеках сделались ярче и горячей, он не отрываясь смотрел на Рудинского.

– Вот что пишет господин Панфилов. – Рудинский поднёс листок близко к глазам. – «Учитель должен обладать истинной, нелицемерной любовью к детям, в то же время он обязан иметь и другие добрые свойства. Справедливость – одно из качеств наставника, посредством которого он может заслужить авторитет учеников, может иметь нравственное влияние.