Есенин взял её за руки:

– Хорошая, расчудесная девушка, мы идём в кафе… слышите, в кафе… Тверская, восемнадцать… пить кофе и кушать эклеры.

– Правда?

– Правда.

– Честное слово?

– Честное слово…

Эту девушку я увидел на литературной панихиде по Сергее Есенине. Встретившись с ней глазами, припомнил трогательное наше знакомство и рассказал о нём чужому, холодному залу.

Знаешь ли ты, расчудесная девушка, что Есенин ласково прозвал тебя «мордоворотиком», что любили мы тебя и помнили во все годы?

20

– Пропадает малый… Смотреть не могу – пла а а а кать хочется. Ведь люблю ж я его, стервеца… понимаешь ты, всеми печёнками своими люблю…

– Да кто пропадает, Серёжа? О чём говоришь?…

– О Мишуке тебе говорю. «Почём Соль» наша пропадает… пла а а кать хочется…

И Есенин стал пространно рассуждать о гибели нашего друга. А и вправду, без толку текла его жизнь. Волновался не своим волнением, радовался не своей радостью.

– Дрыхнет, сукин кот, до двенадцати… прохлаждается, пока мы тут стих точим… гонит за нами, без чутья, как барбос за лисой: по типографиям, в лавку книжную, за чужой славой… ведь на же тебе – на Страстном монастыре тоже намалевал: Михаил Молабух…

Есенин сокрушённо вздохнул:

– И ни в какую – разэнтакий – служить не хочет. Звезды своей не понимает. Спрашиваю я его вчера: «Ведь ездил же ты, «Почём Соль», в отдельном своём вагоне на мягкой рессоре – значит, может тебе Советская Россия идти на пользу». А он мне: ни бе ни ме… пла а а акать хочется.

И, чтобы спасти «Почём Соль», Есенин предложил выделить его из нашего кармана.

Суровая была мера.

Больше всего в жизни любил «Почём Соль» хорошее общество и хорошо покушать. То и другое – во всей Москве – можно было обрести лишь за круглым столом очаровательнейшей Надежды Робертовны Адельгейм.

Как то с карандашиком в руках, прикинув скромную цену обеда, мы с Есениным порядком распечалились – вышло, что за один присест каждый из нас отправлял в свой желудок по двести пятьдесят экземпляров брошюрки стихов в сорок восемь страничек. Даже для взрослого слона это было бы не чересчур мало.

Часть, выделенная на обед «Почём Соли», равнялась ста экземплярам. Приятное общество Надежды Робертовны было для него безвозвратно потеряно…

В пять, отправляясь обедать, добегали мы вместе до угла Газетного. Тут пути расходились. Каждый раз прощание было трагическим. У нашего друга, словно костяные мячики, прыгали скулы. Глядя с отчаянием на есенинскую калошу, он чуть слышно молил:

– Добавь, Серёжа! Уж вот как хочется вместе… последний разок – свиную котлетку у Надежды Робертовны…

– Нет!

– Нет?

– Нет!

Вслед за жёлтыми мячиками скул у «Почём Соли» начинали прыгать верхняя губа (красный мячик) и зрачки (чёрные мячики).

Ах, «Почём Соль»!

Во время отступления из под Риги со своим «Банным отрядом» Земского союза он поспал ночь на мокрой земле под навесом телеги. С тех пор прыгают в лице эти мячики, путаются в голове имена шофёров, марки автомобилей, а в непогоду и в ростепель ноют кости.

Милый «Почём Соль», давай же вместе ненавидеть войну и обожать персонаж из анекдота. Ты знаешь, о чём я говорю. Мы же вместе с тобой задыхались от хохота.

Я не умею рассказывать (у нашего приятеля получалось намного смешнее), но зато я очень живо себе представляю:

– Крутил в аптеке пилюли и продавал клистиры.