| Кто из нас, из женатых мужчин, в пьяном виде не заигрывал с киоскёршами? А Генка ещё в чём-то этой продавщице захотел поклясться, хотел на себе рубашку расстегнуть. Мы с Артурчиком буквально повисли у него на руках: — Не нужно, Гена, на улице холодно!!! И довели мы своего друга до самого подъезда. И, можно сказать, с рук на руки передали его любимой жене Лизе. И, когда за Генкой захлопнулась дверь, вздохнули с облегчением, вытерли со своих напряжённых лбов холодный пот. Дальше вечер закончился вполне благополучно. Разошлись по домам. Легли спать. А могло-таки всё и развернуться иначе. Генка, когда зашёл домой, ничем Лизу не удивил. Хозяин домой пришёл. Ну, слегка выпимши. Но, когда он стал раздеваться… Когда он снял рубашку!.. Лиза рассказывала, что Генка захотел нас с Артурчиком убить. Он вначале увидел глаза Лизы. Потом посмотрел на себя в зеркало. А потом захотел нас убить. У него дома в прихожке стоял велосипед, он его схватил, рванулся к выходу. Чтобы нас догнать. И учинить расправу. И не простую, а кровавую! Но Лиза его не пустила. Стали плакать дети, и Генка остановился. Не сразу, но потом он нас всё-таки простил… Двое детей, жена-учительница… Генка всеми способами старался свою семью содержать достойно. Ушёл от нас на РИКУ — там были больше заработки. Когда у него было жильё в частном доме — разводил свиней. Пытался заняться каким-нибудь попутным бизнесом: привёз из Оренбурга мешок «дворников» для легковушек. Объяснил: в нашем городе «дворники» часто воруют, их у него автолюбители с руками оторвут. Не оторвали. Полмешка ещё долго потом лежали у меня в гараже, потом задубели и так там остались навечно, когда я уехал из Казахстана. Ещё Генка пытался всем на каждом шагу помогать. Ковырялся в моей «Ниве», когда она отказывалась ездить, кого-то куда-то отвозил, кому-то что-то привозил… У него в одном месте, видимо, когда-то забыли шило, и оно не давало ему сидеть спокойно. Но, как Генка ни старался, а вырваться из полунищенского круга существования ему не удавалось. Дети, конечно, с голоду не пухли, но жизнь всё время проходила по формуле «сводить концы с концами». А тут ещё Лиза опять забеременела… Квартиры у молодой семьи на тот момент не было. Снимали… Генка никогда не собирался в Германию. У жены девичья фамилия была Штикельмайер, а это значит, что вся родня с её стороны, сколько её в Советском Союзе ни кормили, а смотрела в германский лес. И тут выяснилось, что для отъезда в другую страну, у стариков Штикельмайеров уже готовы все документы. И, что туда вписана их дочь, Елизавета. И зять Геннадий. И внуки. И Генке нужно в этих документах только подпись поставить напротив «птички». Много ночей они с Лизой обсуждали этот вопрос с «птичкой». Не хотел Генка ни в какую Германию. Он Родину любил. Хоть ему и плохо в ней жилось. И, день ото дня, становилось всё хуже и хуже. «Неказахи» заметно вымывались, выветривались из Актюбинска. Перспектив оставаться не было никаких. Сейчас не сядешь в этот попутный поезд — потом придётся, куда глаза глядят, идти пешком. Германия — не худший вариант. Генка напротив «птички» расписался. Улетал он с семьёй из Оренбурга. Напился в драбадан. В усмерть. Родственники вели его в самолёт под руки. Он слабо сопротивлялся. Заплетающимся языком объяснял, оправдывался каждому встречному, что он русский, что его против воли угоняют в Германию. А, у самого трапа, вырвался, ухватился за штангу шасси и стал кричать: — Не хочу! Не поеду!!! И опять: — Я — русский!.. Мы встретились с Генкой через год. Он меня позвал к себе в Германию, потому что с ума сходил от тоски. Взял на себя все расходы. Если бы у меня была совесть, я бы не поехал. Генка отрывал деньги от семьи, чтобы я к нему прокатнулся. Для совести я себе на этот счёт оставил маленький уголок. Который позволил мне в Германию съездить, но потом об этом напоминал, душевно травмировал и укорял без всякого срока давности. |
