Изменить размер шрифта - +

     - Вы, видно, на что-то намекаете, - сказал третий, и усы его слегка дрогнули от улыбки. - Но, друг мой, на что б вы ни намекали, помните, исторические параллели всегда рискованны. Это же просто бессмысленно.
     Зыбин поглядел на него. Он не удивился: присутствие его было совершенно естественным. Да и не первый разговор был этот. Вот уже с месяц как он приходил сюда почти каждой ночью. И вот что удивительно и страшно - они каждый раз разговаривали очень хорошо, по душам, и Зыбин был исполнен любви, нежности и почтения к этому большому, мудрому человеку. Все недоумение, претензии и даже его гнев и насмешка оставались по ту сторону сна - наяву, а здесь был один трепет, одно обожанье, одно чувство гордости за то, что он так легко и свободно может говорить с самым большим человеком эпохи и тот понимает его. Что это было? Освобождение от страха? "Подлость во всех жилках", как сказал однажды Пушкин, когда рассказывал о своей встрече с царем, или еще что-нибудь такое же подспудное? Этого он не знал и боялся даже гадать об этом. Но сейчас он решил рассказать все.
     - Мир захвачен мелкими людьми, - сказал он, прижав руки к груди. - Людьми, видящими не дальше своего сапога. Они - мелочь, придурки, петрушки, кутейкины, но мир гибнет именно из-за них. Не от силы их гибнет, а от своей слабости.
     Гость слегка развел руками, он искренне недоумевал.
     - Нелогично, - сказал он. - Опять очень, очень нелогично. Кутейкины? Петрушкины? Как же они могут что-то делать против воли народа? Откуда у вас такое презрение к нему? Вот Угрюм-Бурчеев и тот сказал: "Сие от меня, кажется, не зависит".
     - Ах, - ответил Зыбин горестно. - Не в то время пришел ваш Бурчеев, в истории бывают такие эпохи, когда достаточно щелкнуть пальцем, и все закачается и заходит ходуном. А и щелкал-то всего-то карлик, какой-нибудь Тьер. Ведь Гитлер-то карлик, и вокруг него карлики, а умирать он пошлет настоящих людей молодежь! Цвет нации! Прекрасных парней! И это будет смертельная схватка! Может быть даже, самая последняя.
     - Отлично, - сказал гость. - Вы, значит, верите, что она будет последняя. А что мы ее выдержим, в это вы верите?
     - Я-то верю, - сказал Зыбин и даже вскочил с дивана. - Я-то в это, как в Бога, верю. Но почему же вы не верите своему народу? Вы же сами говорите, у него есть что защищать. Зачем же тогда аресты и тюрьмы? Ведь это ваша любимая песня: "Как невесту Родину мы любим". Так как же связать то и это?
     Гость засмеялся. Он как-то очень добродушно, искренне засмеялся.
     - Молодой человек, молодой человек, - сказал он. - Как же вы мало знаете жизнь, а еще спорите с нами, стариками. Чтобы построить мост, надо годы работы и несколько тысяч человек, а чтоб взорвать его, достаточно часа и десятка человек. Вот мы и добираемся до этого десятка.
     - Да, да, знаю, слышал, - поморщился Зыбин. - И не от вас только слышал. Сен-Жюст еще сказал о своих жертвах: "Может быть, вы правы, но опасность велика, и мы не знаем, где наносить удары. Когда слепой ищет булавку в куче трухи, то он берет всю груду". Видите, он хоть сознавался, что он слепой, а мы тут... Ладно. Теперь у меня вопрос о себе лично. За что вы уничтожите меня?
     - За идиотскую болезнь - благодушие, - сказал гость любезно. - За то, что вы остаетесь над схваткой. А ведь сказано: "Кто не со мной, тот против меня".
     Зыбин засмеялся тоже.
     - Ого! Вы уже стали цитировать Маяковского! Раньше за вами этого не водилось. Неужели и он понадобился сейчас в игре?
     - Я, дорогой мой, образованнее, чем вы думаете, - сказал гость.
Быстрый переход