– Вот как? А вы не смотрели документальные фильмы о животных в национальном парке Серенгети в Африке? Очень часто в камеру попадает какая‑нибудь газель, которая вдруг тревожно поднимает голову, хотя никаких хищников поблизости нет…      

        – Ну хорошо, я не буду спорить с вами по этому поводу, но все равно я не понимаю, почему…      

        – Возможно, – прервала она меня, – вы поняли бы, если бы знали человека, который заварил всю эту кашу.      

        – Да, тогда я, наверное, понимал бы это лучше. Но ведь то же самое можно сказать и о Скотте.      

        – Конечно. Скотт поначалу не знал о нем абсолютно ничего – ни имени, ни адреса, ни возраста, ни внешности. Он не видел его водительских прав или карточки социального страхования, не имел представления о его работе. Все, что у него было, – это записка с любовными излияниями и вспыхнувшее в глубине его существа ощущение опасности.      

        – Страх.      

        – Да, страх. Совершенно безотчетный, как вы отметили. И он был наедине со своим страхом. А разве это не худший вид тревоги? Неопределенная непонятная угроза. Он оказался в трудном положении, согласитесь.      

        – Да. Большинство людей не стали бы ничего предпринимать.      

        – Значит, Скотт не такой, как большинство людей.      

        Я промолчал, и она, вздохнув, продолжила:      

        – Но если бы он уже тогда, с самого начала, знал, с кем имеет дело, он, возможно… – Она запнулась.      

        – Что?      

        – У него, возможно, опустились бы руки.      

2

Человек, черпавший силы в гневе

Игла татуировщика жужжала, как назойливая муха, летающая вокруг головы. Сам мастер был плотно сбитым мускулистым мужчиной с многоцветной татуировкой, которая обвивала его руки наподобие лианы, взбиралась на плечи, огибала шею и заканчивалась под левым ухом разинутой змеиной пастью. Он наклонился, словно готовясь к молитве, затем, с иглой в руке, заколебался и поднял голову:

– Так вы уверены, что хотите именно здесь?

– Да, уверен, – ответил Майкл О’Коннел.

– Никогда ничего не рисовал в этом месте.

– Все когда‑то приходится делать в первый раз, – сухо обронил О’Коннел.

– Ну что ж, надеюсь, вы знаете, что делаете. Пару дней ходить будет больно.

– Я всегда знаю, что делаю, – буркнул О’Коннел.

Сжав зубы, он откинулся в кресле, наблюдая за работой татуировщика.