|
Екатерина пошла на предельную откровенность: -- А ведь беда будет. Ныне любая малость, князь Александр, может привесть крестьян наших в отчаяние всеобщее. У нее была уже готова инструкция для Вяземского: "Прошу быть весьма осторожну... если мы не согласимся сейчас на уменьшение жестокости и уморение человеческому роду нестерпимого положения, то против нашей воли оную возьмут силою рано или поздно". Екатерина стояла перед ним, прямая и строгая, оголенные руки ее покрылись красными пупырышками. Нагнувшись, она раскрыла кабинетный сундук, в котором хранились 930 челобитных на ее имя, выбрала из них прошение конюха Ермолая Ильина: -- Салтычиху гадкую следует наказать публично, дабы простой народ видел, как я пекусь о положении предела злодействам помещичьим. Сама женщина, сама детей имела, и оттого не могу признать Салтычиху особой женского роду: прошу тебя, князь Александр, выделить ее-как изверга и урода мужского полу... Оставшись потом одна, Екатерина нервно потерла руки: -- Ах, как меня здесь не любят... кругом... все! Ну, ничего: лет через десять привыкнут, через двадцать прославят, а после смерти проклянут... Исторически все идет правильно! Ночью ее почти сдернул с постели Гришка Орлов: -- Вставай! Опять заваруха началась. Алехан втащил страшно избитого ротмистра Ями некого: -- Выкладывай все, как на духу, иначе затрясу! Тот и рассказал, что было пьянство в гвардии, государыню излаяли грубо: мол, обещала Панину регентшей стать при сыночке Павлике, а сама под корону подлезла. Петр Хрущев пил и порыкивал: "Нажаловала чести, а нечего ести". Его поддерживали: "Орловых всех переберем, особливо надобно искоренить Алехана, плута главного!" Говорено было за винопитием, что Орловы графами уже стали, "но с постели-то Катькиной на престол перескачут". И решили дружно -- не бывать Екатерине, а быть Павлу или несчастному Иванушке, которого в тюрьмах морят всячески. Братья же Гурьевы пуще всех ярились на императрицу: "Еще разок переменим! Сколько ж можно баб на престол сажать -- пора и поумнеть..." -- Отпустите его, -- указала женщина на Яминского, потом стала хлестать фаворита по щекам. -- Говорила же я тебе, что нельзя о браке нам помышлять. Я на престоле сижу, будто на сковородке горячей, а ты меня, дурак, еще под венец тащишь. -- Всем кляпы поставим, -- мрачно изрек Алехан, и громадный шрам на его щеке ожил, двигаясь, отливая багрово... Расскандалили! Утром фаворит пришел мириться. -- Стоит ли слушать брехню гвардейскую, -- убеждал Орлов. -- Сам офицер, так ведаю, каким побытом слухи рождаются. Бывало, по две недели пьешь ведрами без пропусков, так чего спьяна не намолотишь... Оставь ты их! Не печалуйся. Обойдется. -- А чего кричат? Или я не расплатилась с ними деньгами, чинами, деревеньками с мужиками? Узнайте, -- наказала Екатерина, -- замешана ли в блудословии и княгиня Екатерина Дашкова?. |
