На пороге своих комнат женщина сбросила
шубу, меховая шапка полетела прямо в циферблат "рокамболей".
-- Уже два часа ночи! -- разрыдалась она. -- Ты нагулялся,
пьяница, теперь будешь спать до обеда. А я в пять утра должна
сидеть за делами... Что ж ты делаешь со мною, проклятый?
-- А кто во всем виноват? -- повысил голос Орлов. -- Если бы
пошла под венец со мною, все было бы у нас иначе...
Екатерина схватилась за голову:
-- Только не устраивай мне сцен ревности! Даже лакеи давно
спят. Дай и мне наконец поспать хотя бы эти последние три
часа...
В пять утра (за окнами еще темнота) новый
генерал-полицмейстер Чичерин заставал Екатерину с первой чашкой
кофе в руках, возле ног ее грелась собачонка, следовал доклад о
базарных ценах. Самое насущное -- хлеб, дрова, мясо, треска. В
случае повышения цен Екатерина сразу приказывала:
-- А куда смотрит полиция? Если кто вздумает продавать хоть
на копейку дороже, таких наживщиков штрафовать жестоко...
Полицейскими мерами она удерживала стабильность цен на
столичных рынках. Затем явился генерал-прокурор Вяземский, и
она спросила, как движется следствие по делу Салтычихи.
-- А никак! Истину в открытии зверств своих Салтычиха
загородила от правосудия тушами свиными, бочками с маслом
коровьим, гусями да утицами жирными, позатыкала рты мешками с
мукою, а иным судьям на Москве даже крыши железом покрыла.
-- А ты на что, князь? Узнай, правда ли, будто Салтычиха
груди женские отрезала, жарила на сковородках и ела их с
любовником своим Тютчевым? Поторопись: мне казнь над этим
извергом необходима для внедрения спокойствия в государстве...
Пришел и вице-канцлер Голицын, сообща рассуждали, как
жестоко разрушено финансовое равновесие страны. Уже сама
стоимость металла, вложенного в деньги, превышала ту ценность,
которая на монетах была обозначена. От этого абсурда Россия
терпела неслыханные убытки: стоило рублям попасть за рубеж, как
их пускали в переплавку, и тогда полученный металл давал
иностранцам прибыль более ощутимую, нежели наличие русской
валюты. Екатерина сказала, что остался последний выход --
деньги бумажные.
-- Ассигнации? -- перепугался Вяземский.
-- Да. Где вот только бумаги взять?
Голицын напомнил, что в Красном Селе фабричку содержит
англичанин Ричард Козенс, но бумагу он выпускает только писчую.
-- Вот и хорошо, что фабрика подальше от столицы: проще
тайну хранить. Передайте Козенсу, чтобы сразу начинал опыты.
-- Ах, ваше величество! -- вздохнул вице-канцлер. -- Неужто
вы полагаете, что найдется такой олух на Руси, который бы медь
или серебро согласился на бумажки менять?
-- Привыкнут, князь. Люди ко всему привыкают...
К полудню, когда она уже была измотана до предела, появлялся
румяный и здоровый Гришка Орлов, сладко потягиваясь:
-- Похмелиться мне, што ли?
Екатерина пыталась увлечь фаворита своими заботами. |