|
Люди ко всему привыкают... К полудню, когда она уже была измотана до предела, появлялся румяный и здоровый Гришка Орлов, сладко потягиваясь: -- Похмелиться мне, што ли? Екатерина пыталась увлечь фаворита своими заботами. Не так давно она издала манифест, призывая народ заселять пустующие черноземы за Волгою, где трава росла выше всадника, где скакали миллионные табуны диких лошадей и тарпанов. Но Россия встретила ее призыв гробовым молчанием: крепостное право удерживало людей за помещиком, за привычным тяглом. Не было людей, где взять их? Екатерина сунула в руки фаворита книгу: -- Изучи трактат маркиза Мирабо об умножении народном! Этим она привела Гришку в игривое настроение: -- Каким способом народ умножать, и без маркиза хорошо знаю. А ежели ты позабыла, так я тебе сейчас напомню... Гибко извиваясь, словно змея, она ловко выкрутилась из его сильных объятий, треснула Орлова книгою по лбу: -- Читай, балбес! Хоть что-нибудь делай... Томик Мирабо оказался заброшенным за канапе. -- Ломоносов писал об умножении народном лучше маркиза! Вот послушай, каким побытом можно степи заволжские заселить: "Мы в состоянии вместить в свое безопасное нсдро целые народы и довольствовать всякими потребами, кои единаго только посильнаго труда от человсков ожидают..." Подумай, Катя! Но сам-то Ломоносов не пришелся ко двору. Из разноцветных кусочков смальты он составил мозаичный портрет Григория Орлова, понимавшего то, чего порою не могла понять Екатерина. Да и сам-то фаворит императрицы напоминал ученому мозаику, собранную из частичек добра и зла. Блажен родитель твой, таких нам дав сынов: Не именем одним, но свойствами орлов! Будем знать: в сложном времени и люди сложные... Ученый болел. Он был одинок. Яркая звезда Ивана Шувалова закатилась: меценат уехал вояжировать вдали от родины, ибо с Екатериной не ладил. А жестокий век имел свои законы: ни поэту, ни ученому без мецената не прожить. Особенно тяжело, когда нет поддержки при дворе... В эту трудную для Ломоносова пору Григорий Орлов протянул ему руку, и ученый не отверг искреннего пожатья всемогущего фаворита. Была уже весна 1764 года. Иван Цильх, шурин Ломоносова, открыл бутылки с английским портером и удалился на цыпочках. Орлов с Ломоносовым говорили о картинах из русской истории, которыми граф хотел украсить свои дворцовые антресоли. Фаворит был при шпаге, Ломоносов не расставался с палочкой. Его полные губы все чаще складывались теперь в усмешку -- почти трагическую. Орлов разбирал на столе "продуктовые" карты Отечества: экономика занимала ученого, на каждый продукт заводил он особую карту. Россия была хлебной, льняной, лапотной, рогожной, хомутовой, квасной, сермяжной, пеньковой, медовой, пряничной, вениковой, меховой и рыбной... Орлов встал и прошелся гоголем: -- Хорошо бы матушку к тебе залучить. -- Скушно ей у меня покажется. |
