Екатерина показывала послам фабрики и
сукновальни, амбары и житницы. Безвестный капрал Вася Шишкин,
смотритель за поведением скотины на улицах, удостоился руки
императрицы, как грозный бич свиней и собак, пожиравших падаль
на Фроловском болоте... За разбитною Костромой проплыла
небывалая красота Плеса, Кинешмы и Юрьсвца, близилась Балахна.
В каюту к Екатерине притащили гигантскую стерлядь, пойманную в
Шексне.
-- Отдайте послам, чтоб их всех разорвало!
Поедая уху из стерляди, проклятой императрицей, иностранные
послы говорили, что Екатерина опять что-то пишет. Князь
Лобковиц сказал, что Фальконе привез ей роман Мармонтеля
"Велизарий", запрещенный цензурой во Франции, и теперь она
поспешно перетолмачиваст его для русского обихода.
-- Вот как? -- фыркнул испанский виконт Дегерреро.
-- Да. Она разодрала "Велизария" на двенадцать кусков и
каждый вручила кому-либо из свиты -- для скорейшего перевода. Я
все могу понять, кроме одного: как Григорий Орлов, которому
досталась пятая глава "Велизария", переводит ее на русский,
если он, кроме немецкого, иными языками не владеет.
Маккартней, под мелодичные всплески весел, проследил
взглядом, как по берегу, выдирая из песка ноги в лаптях,
тянулись бурлаки, таща к ветреной Мологе расшиву с грудою
ярко-красных кирпичей. Увы, твердая русская политика затворила
дельцам из Сити волжские пути в Персию... Галера ощутила мягкий
толчок, и датский барон Ассебург сказал:
-- Поздравляю: русские посадили нас на мель...
В каюту императрицы явился командующий эскадрой Петр
Иванович Пущин, доложив, что галера с ходу вошла в косяк рыбы,
столь плотный, что весла гребут воду, словно кашу. Екатерина
снова обратилась к Мармонтелю: его Велизарий блуждал по свету,
поучая царей, как мудрее властвовать над народами. Роман как бы
дополнял ее собственный Наказ -- этим он и привлекал
императрицу...
В Балахне галеры поджидал курьер с неприятными известиями:
Чичерин докладывал, что запасов хлеба в магазинах оказалось
меньше, чем думали, продукты в столице неслыханно вздорожали, а
в доношении из Лейпцига сообщали, что начали бунтовать студенты
из пажей; перед Екатериной снова замелькали знакомые имена --
Федора Ушакова, Андрея Рубановского, Александра Радищева. В
дурном настроении она осмотрела Нижний Новгород, который ей
очень не понравился, зато Казань обворожила ее. Екатерина
писала Бецкому: "Наших кадет должно учить татарскому, ибо
великая то будет для службы польза..." Здесь она нагнала страху
на местное духовенство за их зверства над инородцами и
вандализм.
-- Дикари бородатые! -- раскричалась Екатерина. -- Древний
град Булгар по камушку растащили, как языческое капище, а ведь
от Петра Первого указ имеется, чтобы древность эту не ломать и
не портить. |