|
Екатерина показала Салтыкову депешу венского посла князя Дмитрия Голицына: Мария-Терезия начала массовые передвижения войск возле самых рубежей Речи Посполитой. Петр Семенович сказал на это: -- Ты не бойсь! Вена под носом поляков силой бравирует, чтобы нам и Пруссии показать: мол, меня-то не забывайте... Екатерина спросила, кто, по его мнению, более всего годен для верховного командования. Салтыков немедля назвал Румянцева. -- А князь Александр Голицын разве слаб? -- Не слаб! В битве при Кунерсдорфе пруссаки с ноги его даже ботфорт стащили, а все-таки на высоте Мюльберга устоял. Храбрец! Но поверь, одной храбрости для управления армией маловато. Выпив водки, фельдмаршал намекнул ей: -- В делах польских России лучше бы с Пруссией союзничать, а противу турок надобно выступать бы в согласии с Веной. -- Ах, Петр Ссмсныч! Сама к такой мысли осторожненько подкрадываюсь. Условия "Северного аккорда" сильны для меня до той лишь поры, пока Никита Панин силен... А я пока султанша податливая: привыкла своего визиря слушаться. Но при "маменьке" венской вряд ли дружбе бывать, погодим, что дальше будет... После службы в Успенском соборе Амвросий Зертис-Каменский угостил ее лицезрением микробов через микроскоп. Екатерина ужаснулась: -- Откуда взялась мерзость такая? Епископ объяснил, что снял мазок с чудотворной иконы, зацелованной прихожанами, и получил видимый результат: -- Пока бог еще милует! Но случись на Москве поветрие какое, и образы чудотворные станут источниками повальной заразы. -- Вы об этом никому не говорите, -- просила его Екатерина. -- Если бы Платон застал нас за микроскопом, нам бы здорово влетело от него за наше просвещенное кощунство. -- А что Платон? Платон все уже сам видел... Императрица из кошелька достала 500 рублей: -- Слышала я от Платона, что мой камер-юнкер Потемкин брал деньги у вас, да вернуть долг позабыл. Амвросий широким жестом деньги от себя отвел: -- Деньги -- вздор, а люди -- все! Пусть сам вспомнит. Россия пребывала в постоянной ломке устаревшего и созидании нового, а картина величия империи выписывалась чересчур сочными и грубыми мазками на полотне всеобщего бесправия, эпидемий, недородов и кулачной расправы. Екатерина II продолжала начатое до нее такой же широкой малярной кистью -- и картина получалась резкой, краски были кричащи, но тонкая, деликатная акварель для России была бы и неуместна. Иностранным дипломатам в канун открытия Комиссии об Уложении она заявила вдруг с небывалым раздражением: -- Перестаньте твердить-рабы, рабы, рабы... Россия имеет лишь моих подданных, а скоро явятся новые свободные граждане! Москва переполнилась уже гостями. 652 депутата привезли наказы от населения, их избравшего, а теперь эти местные наказы с изложением нужд народа следовало согласовать с Наказом императрицы. Депутаты получили для ношения на груди золотые медали с профилем Екатерины и девизом: Блаженство всех и каждого. |
