|
Говорят, большой весельчак и принц Баден-Дурлахский... Но Екатерине уже плевать на Дармштадт, ей и дела нет до Баденского герцогства. Мать осеклась под ее упорным взглядом. -- Я вам приказываю молчать! -- выпалила Екатерина... По сторонам дороги стыли великолепные леса, в белом пуху сидели на елках красногрудые снегири. Двое саней плыли в сверкающем безлюдье: Елизавета срочно повернула назад от Петербурга на Хотилово, а навстречу ей мчались сани с Екатериною. Где-то за Новгородом встретились. Две женщины (одна уже пожившая, все испытавшая, а другая едва вступающая в этот мир) долго плакали в объятиях друг друга. Беспокойство царицы понятно: умри сейчас Петр -- и тогда из заточения поднимется Брауншвейгская династия. Еще более понятно и горе Екатерины: умри сейчас Петр -- и перед нею снова поднимется полосатый шлагбаум Цербстского княжества. Девушка взмолилась, чтобы царица взяла ее с собой в Хотилово, но Елизавета, волоча по сугробам полы шубы, уже пошла к саням: -- Сама справлюсь! Эй, Сереженька, трогай... Екатерина с матерью поселились в Петербурге на Фонтанке. Десять раз переволакивали мебель по комнатам, потому что, стоило Екатерине обосноваться, как герцогиня сразу же находила, что у дочери антураж лучше материнского. В довершение всего мать возобновила связь с Иваном Бецким и забеременела. Непорочной Екатерине было противно наблюдать, как ее маменька мечется по аптекам в поисках тайного способа избавиться от нечаянного приплода. Наконец царица привезла в Петербург выздоровевшего племянника. Петр был ужасен! "Я испугалась, увидев его, -- вспоминала Екатерина, -- черты лица огрубели, лицо было вспухши... он был в громадном парике, который еще больше безобразил его". С детства она умела владеть собою, но сейчас не могла скрыть отвращения к жениху. Кинувшись в спальню, великая княгиня дала волю слезам. Это была естественная реакция здорового организма на всякое уродство... Наплакавшись, она решила подавить в себе отвращение к уроду, чтобы не потерять великой России! Вскоре опять возникла неприятность -- Елизавета вплотную подошла к герцогине, сказав ей так: -- А ты, сестрица, еще не образумилась? Что вы там с бароном Мардефельдом по углам, будто тараканы за печкой, шушукаетесь? Я ведь из Хотилова все примечала... Елизавета назначила свадьбу на 25 августа, а до свадьбы посоветовала "сестрице" совершить увлекательную прогулку по Ладожскому каналу. Разумовскому она сказала: -- Пусть ее там комары наши съедят, чтоб ее черт побрал, курву цербстскую, прости меня, Господи, Царица наша Небесная! ...Екатерина писала: "По мере того, как день моей свадьбы приближался, я делалась все грустнее! Сердце не предсказывало мне счастья: одно лишь честолюбие поддерживало меня. |
