|
В пять часов утра Екатерину разбудили залпы с кораблей -- пора вставать. Сразу же начали и обряжение; волос не пудрили, а поверх вздыбленной прически невесты укрепили бриллиантовую корону. Даже мать, уж на что была завистлива, но и та признала: -- Дочь моя, вы сегодня восхитительны!.. Карста с невестой плыла меж шпалерами войск, которые выстроились от Зимнего дворца до Казанской церкви. На улицах была такая несусветная давка, что императрица, потная и всклокоченная, будто базарная торговка, лишь к часу дня сумела пробиться в церковь через густую толпищу. После обряда молебенного войска палили в небо троекратно, огнем беглым, а все храмы столицы неустанно звонили в колокола. Во дворце был устроен "большой" стол, но сразу же после мазурки новобрачных выслали с бала. -- С Богом, робяты! -- благословила их Елизавета. Екатерина лежала в постели, но Петр не являлся. Лишь ближе к полуночи с хохотом вошла камеристка, сообщившая, что жених застрял на дворцовых кухнях и придет не скоро: -- Он ждет, когда ему поджарят котлеты... Наевшись котлет, жених предстал. Музыка бала едва достигала спальни. Петр стащил Екатерину с постели, босую подвел к комоду, который они сообща и отодвинули от стенки. Здесь Петр прятал кукол! -- Давай, -- предложил он жене, -- мы с тобой поиграем... В эту брачную ночь, играя с Петром в куклы, Екатерина твердо осознала, что мужа у нее нет и не будет. Но даже в глубокой старости острой болью отзывались ее слова: "По себе ведаю, какое это несчастье для женщины иметь мужа-ребенка..." С превеликим удовольствием Елизавета Петровна выставила за рубежи герцогиню Ангальт-Цербстскую, которая молила простить ее. Императрица умела быть и жестокой. -- Мадам, -- отвечала она, никак ее не титулуя, -- теперь уже поздно каяться, а горбатых на Руси могилами исправляют... Со слезами на глазах мать призналась дочери: -- Фике, какое ужасное положение -- я не могу уехать! Я наделала в России долгов на шестьдесят тысяч рублей... Но Екатерина тоже не хотела видеть свою мать в Петербурге, потому приняла долги на себя (и долгих 17 лет расплачивалась за материнское распутство). В Риге герцогиню настиг рассчитанный удар -- Елизавета буквально убила шпионку своим письмом: "Мадам! Я за потребно рассудила вам рекомендовать, по прибытии вашем в Берлин, его величеству королевусу Прусскому внушить, что мне весьма приятно будет, ежели министра своего барона Мардефельда из Петербурга отзовет..." После этого с какими глазами она могла предстать перед королем? Она, которая из России обольщала Фридриха в письмах, что ее присутствие здесь укрепляет положение посла Мардефельда, -- и вот теперь герцогиня должна признать, что король ею обманут... Фридрих был действительно повержен этим письмом. Он долго молчал, потом тихо заметил Подевильсу: -- Я не думал, что эта ангальтинка так глупа. |
