Шувалов
не спускал с нее глаз. Ближе к осени, когда двор вернулся из
Петергофа в столицу, он отвел беременную женщину в пустую
комнатушку Летнего дворца, где было много пыли и мало мебели.
-- Желаю вашему высочеству, -- сказал Шувалов, -- в сем
милом убежище порадовать ея величество родами легкими и
приятными...
Екатерина поняла, что в этой конуре ей будет так же хорошо,
как собаке в будке. Словно перед смертью, простилась она с
близкими и, почуяв первые боли, перешла в камеру своего
заточения, сопровождаемая акушеркой фон Десршарт; по обычаю
того времени, рожать следовало на полу, который и застелили
матрасом. В два часа ночи Екатерина всполошила повитуху криком
-- начались схватки. Разбудили императрицу, прибежал Шувалов с
женою. Совместно они послушали, как исходится криком Екатерина,
и, перекрестясь, удалились... Десять часов мук закончились.
-- Кто у меня? -- спросила Екатерина.
-- Мальчик, -- ответила акушерка...
Моментально, будто из-под земли, нагрянули всякие бабки.
Елизавета, командуя ими, опеленала новорожденного голубой
лентою ордена Андрея Первозванного, все бабье, охая и причитая,
удалилось с младенцем. Следом за ними скрылась и фон Дершарт.
-- Пить... дайте воды, -- просила Екатерина.
Никто не подошел, потому что подойти было некому. А встать
она была не в силах. Екатерина лежала в неприятной сырости,
мечтая о сухой простыне и большой кружке холодной воды.
-- Люди, где же вы? -- звала она, страдая.
Веселая музыка из глубин Летнего дворца была ей ответом. А в
соседних комнатах мужа играли в биллиард и пьянствовали.
-- Пить, -- металась она. -- Ну хоть кто-нибудь...
Великим князем Павлом, правнуком Петра I, она заслонила
романовский престол от посягательств Брауншвейгской династии --
ради этого позвали ее в Россию, не отказывали в забавах и
нарядах.
-- Люди, помогите же мне, -- тщетно взывала она...
Комком собрала под собой мокрые простыни и ногами, плача,
ссучила их в конец матраца. Ликующие водопады, опадая с
безмятежной высоты, прохладно шумели в ее ушах, и она -- пила,
пила, пила... Вдруг явилась графиня Шувалова, безбожно
разряженная в пух и прах, сверкая массою драгоценностей, уже
порядком хмельная. ("Увидев меня все на том же месте, она
ужаснулась, сказав, что так можно уморить меня до смерти".)
-- Воды, -- взмолилась перед ней Екатерина. -- Графиня, вы
же сами женщина рожавшая... я умираю от жажды.
-- Господи, да неужто я вас забуду?
И с этими словами ушла, больше не появившись. Музыка гремела
и буйствовала, а вокруг Екатерины сосредоточилась вязкая,
невыносимая и, казалось, противная на ощупь тишина. Все
покинули ее! Летний дворец содрогался от плясок. Шла гульба --
дым коромыслом, и никто о ней даже не подумал. Пьяный муж
заглянул в двери, но тут же скрылся, крикнув жене, что ему
очень некогда. |