|
Могуче рыдали здоровущие балбесы, когда их (по закоренелой неграмотности) записывали на флот -- матросами! А из недорослей третьего смотра солдаты схватили дворянина, уже бородатого, и потащили куда-то по лестнице, а он, сердешный, цеплялся за косяки, вопил утробно: -- Ой, маменька и папенька, спасите меня, несчастного! Ой, люди добреньки, сповидаю ли я своих малых детушек?.. Тут Гриц узнал, что всех неграмотных, но достигших возраста предельного, по указу кроткой Елизаветы ведено посылать на безвыездное проживание в городе Оренбурге. -- Оренбург... где ж такой? -- спросил мальчик. Отец и сам-то знал о нем понаслышке: -- В конце света город имеется. Вокруг пески да соль, хлебушка нету, люди тамошни одним мясом, будто звери дикие, кормятся, а чуть из города высунутся -- им сразу петлю на шею и тащат на базар в Хиву, где и продают всех, как баранов. -- На мясо, что ль, продают их, папенька? -- Не знаю. Может, кого и съели... В детском сознании надолго удержались два понятия: все штыкюнкеры имеют деревянные ноги, а Оренбург -- ужасная столица дворян-мясоедов, отвергающих грамматику с арифметикой. На постоялом дворе отец быстро напился и упал с лавки. Гриц волоком стащил батюшку на двор, конюхи помогли ему запрячь лошадей, взвалили пьяного инвалида на телегу, мужики участливо спрашивали: -- Эй, малый! Далече ль тебе ехать-то? -- До Чижова, верст сорок отселе... Было уже темно, путников окружал зловещий лес, когда старый Потемкин очнулся после перепоя. -- Гриц, ты ли это? -- позвал он жалобно. -- Я, я, -- отозвался мальчик. -- Везешь-то куда? -- Домой везу тебя, батюшка. -- Ох, умница! А с дороги не сбился ли? -- Да не! Я дорогу крепко запомнил... Ворочаясь на сене, майор в ночной жути стал возиться с пистолетами. Места тут были балованные -- разбойничьи. За спиною мальчика крепко стукнули курки -- взведенные! 2. ПРОЩАЙ, ДОМ ОТЧИЙ А внутри дома Потемкиных вызревала семейная драма... Чем больше хилел Александр Васильевич, тем больше одолевала его лютая ревность к молодой жене. После двух дочерей и сына Дарья Васильевна принесла извергу еще трех девочек (Пелагею, Надю и Дашеньку), а старик изводил супругу придирками: -- Отвечай, на што сына Григорием нарекла? -- Да не я нарекла, -- отбивалась несчастная, -- сам же знаешь, что крещен Гриц в тридцатый день сентября. Вот и глянь в святцы: это же день великомученика Григория. -- Врешь! -- наступал с плеткой Потемкин. -- Нарочно с попом сговорилась. А назвала выродка в честь полюбовника своего -- Григория Глинки... Разве не так? Убить тебя мало... Потемкин до того затиранил жену, что Дарья Васильевна, и без того-то недалекая разумом, впала в отупелое слабоумие. Чижовские крестьяне жалели несчастную барыню. Потемкин имел в повете славу худого и жестокого помещика; однажды Гриц слышал, как втихомолку толковали меж собой мужики на кузнице, что можно майору и "петуха" пустить, когда он пьян шибко: -- Пущай бы горел, да Васильевну жаль -- ведь родня-то потемкинская ее с детьми малыми по миру пустит! Затаясь за лесами, в мареве хлебных полей, посверкивая на холмах церквушками, лежали древние потемкинские вотчины -- там засели по усадьбам, в духоте погребов и малинников, сородичи майора, которые, наезжая в Чижово, раздували в душе старика злобную ревность к жене, а на Грица даже пальцем указывали: -- Разве ж это наша порода? Ох, окрутила тебя ведьма скуратовская. |
