|
.. -- На все воля Господня, -- отвечал пономарь, робея. Взял он дощечку и опалил ее над огнем, чтобы дерево почернело. Мелком на доске показал Грицу, как белым по черному пишется. Началось ученье-мученье. Сколько ни бился пономарь, складам обучая, мальчик никак не мог освоить, почему изба -- это не изба, а "ижица", "земля", "буки" и "аз". -- Изба-то -- вон же она! -- показывал за окошко. -- Так она в деревне ставлена, а на бумажке инако выглядит. Опять же дом -- не дом, а "добро", "он", "мыслете"... Коли не осознал, так опять батюшку кликну с розгами, пущай взбодрит! В чаянии овса с мукою долго старался пономарь, но обессилел, за что и был изгнан. Отец сам разложил перед собой пучки розог, раскрыл ветхость Симеона Полоцкого. Водя пальцем по строчкам, майор (с утра уже выпивший) бубнил сослепу: Писах в начале по языке тому, Иже свойственный бе моему дому. Таже увидев многу пользу быти Славенску ся чистому учити, Взях грамматики, прилежах читати; Бог же удобно даде ю ми знати... -- Смысл реченного мною внял ли ты? -- Не, -- отвечал Гриц, -- не внял я. Майор сразу накинулся на него с прутьями: -- У, племя сучье, так и помрешь без разума, Бога не познав, о чем в сих виршах складно и открыто сказано... Но вскоре и отец отступился, сообщив жене: -- Родила ты бестолочь эку! -- Неужто и впрямь совсем без разума наш сыночек? -- Весь в тебя, -- отвечал муж, тяжко задумавшись. -- Надо в Дятьково ехать. Сказывали мне братцы, что живет там в отставке артиллерии штык-юнкер Оболмасов, который за десять рублев с харчами любого недоросля берется в науки вывести... Сочетание слов штык-юнкер было чересчур колючим и непонятным, отчего Гриц заранее стал готовиться к худшему. Так оно и случилось. Однажды въехала в Чижово телега, поверх охапки соломы сидел Оболмасов в драном мундире, заросший шерстью, аки зверь библейский. А вместо ноги была у него деревяшка, жестоко исструганная с боков на лучину для нужд скромного сельского быта... Штык-юнкеру первым делом поднесли чарку. -- Этот, што ли? -- спросил он, на Грица кивая. -- Он, батюшка, он и есть, дурень наш, -- кланялась мать. -- Уж ты постарайся, покажи ему науки всякие, чтобы умнее стал... -- Это я вмиг! -- обещал герой Полтавы, выпивая. Перед изначальным уроком отстегнул он свою ногу и водрузил на стол, указывая на нее перстом поучительно: -- Вот этой ногой да по башке -- у-у, пыли-то будет! Велел он писать на доске сложение четырех к пяти, а затем коварно повелел из полученной суммы восемь вычислить. -- Сколь получается? -- спрашивал злоумышленно. -- Сам небось знаешь, -- опасливо отвечал Гриша. Штык-юнкер потянулся было к ноге, но ученик тут же выкинул ее в окно, за ней и сам выпрыгнул. Моментально очутился на самой верхушке дерева. Оттуда, неуязвимый, как обезьяна, Гриц внимательно пронаблюдал за отъездом штык-юнкера, награжденного пятью рублями ("за посрамление чина"), и спустился на землю, лишь соблазнившись посулами матери: -- Так и быть! Дам я тебе пенки с варенья слизать. |
