|
.. Воды быстрые Дуная Уж в руках теперь у нас; Храбрость Россов почитая, Тавр под нами и Кавказ. Уж не могут орды Крыма Ныне рушить наш покой: Гордость низится Селима, И бледнеет он с луной... Платон Зубов вызывал к себе поэта Державина: -- Я говорю от имени государыни. Она желает, чтобы ты впредь ничего от Потемкина не брал, а все написанное прежде показывал мне. Если останешься скромен, государыня тебя в свои штаты зачислит для "принятия прошений". Осознал? Но Потемкина, -- заключил Зубов, -- избегай. От нас больше получишь. -- Да князь-то сам за мною волочится. -- Вот и пусть волочится! -- злорадствовал Зубов. -- Он, видишь ли, приехал сюда "зубы" дергать, но скоро сам без зубов останется... скотина низкоутробная! Потемкин был еще велик, и все гады, что шевелились у подножия престола, открыто жалить его побаивались. Средь множества дел нс забыл он сделать "предстательство" и за Михаила Илларионовича Голени щева-Кутузова: -- Матушка, генерал сей оказал при Измаиле новые опыты искусства и храбрости: в Килийских вратах, бастионом овладев, превозмог врага сильнейшего. Екатерина отвечала без прежнего решпекта: -- Коли одноглазый за кривого просит... как откажешь? Михаил Илларионович, став генерал-поручиком и кавалером Георгия, благодарил лично Потемкина, хорошо зная, что, если бы не светлейший, его бы так и мурыжили в генерал-майорах. Платон Зубов пока что выражал Потемкину нижайшее почтение, даже ручку ему целовал, подхалимствуя, но в его красивых глазах, суженных при ярком свете дня, как у змеи на солнцепеке, светилась тайная злоба. В один из мартовских деньков при дворе был обед. Екатерина вдруг оставила свою телятину с картошкой и, обойдя стол по кругу, остановилась за спиною Потемкина: -- Светлейший, продай-ка мне Васильково свое. Потемкин сразу понял, для кого она покупает. -- Какое еще Васильково, матушка? -- Да могилевское. Что на Днепре... с мужиками! Потемкин (если верить Платону Зубову, который здесь же и присутствовал) покраснел так, что мочки ушей сделались яркими, как рубины. Он ответил, что Васильково им уже продано. -- Кому же?! -- удивилась Екатерина. Потемкин единым оком оглядел сидящих за столом и выбрал самого завалящего камер-юнкера Голынского, которого видел сегодня чуть ли не в первый раз в жизни: -- Вот он и купил у меня, матушка. Екатерина с омерзением оглядела Голынского и спросила: с каких таких шишей он может позволить себе такую роскошь, если кафтан не знай на чем держится? Голынский, вконец растерянный, взирал на Потемкина, но тот выразительным миганием дал понять, что делать: Голынский, привстав, нижайшим поклоном как бы утвердил вранье светлейшего. Платон Зубов выскочил из-за стола и убежал. |
