-  Но ведь факт, Ники, что при тебе страна богаче стала, и народ воспрял.

    -  Все так, Сандро. Да только радости в том нет ни мне, ни народу. Ведь настоящую смуту затевают не тогда, когда все из рук вон плохо. Тут от тоски и отчаяния за топоры да вилы хватаются или молят о снисхождении. А вот когда представляется, что знаешь, как будет еще лучше, вот тогда-то революции и свершаются.

    -  Ты нынче печален, Ники.

    -  Да, немного. Вот гляжу на памятник и думаю о несправедливости, сознанием народным государям причиняемой. Предок мой, Николай Павлович злокозненного убийцу гения нашего, лишив всех чинов и прав состояния, из страны изгнал. Все долги Александра Сергеевича из своего кармана оплатил. Уж молчу о том, что и семьи-то наши со временем породнились. А все едино. Дантеса царь подослал, чтобы вольнолюбивого пиита убить. - Николай II печально развел руками. - Нет, Сандро, нелегок он, крест государев. Но как бы там граф Толстой, Лев Николаевич, в послании своем меня ни поучал, а все же не ему, а мне нести тот крест на Голгофу земной жизни. И ведь что удивительно, всегда находятся безумцы, кои на сию ношу еще и зарятся. По кусочку, по щепочке растащить хотят! Так, мол, и нести легче, и на дрова сгодится! Нет, не бывать этому!

    -  О чем ты, Ники?

    -  Так. Пустое. - Император застегнул пуговицы шинели. - Однако холодает. Пойдем, у меня сейчас будет заседать совет министров, а потом уж и обед.

    * * *

    Лунев оценивающим взглядом смерил фигуру стоящего в дверях ротмистра. При виде его Лаис метнулась было к конногвардейцу, но, перехватив холодный взгляд контрразведчика, застыла на месте.

    «На ловца и зверь! - про себя отметил Платон Аристархович. - Интересный, однако, узелок завязывается! По всему выходит, Лаис и господин фехтмейстер - старые знакомые. Может, что и поболее того. Что ж, тогда получается, неспроста госпожа Эстер в царскосельском поезде оказалась, ох неспроста!»

    -  Что это вы себе позволяете, господин ротмистр? - сурово проговорил Лунев, не спуская глаз с лихого кавалериста. - Вы что же, не ведаете, что посягательство на жандарма, пусть даже и нижнего чина, есть преступление супротив государства?

    -  Никак нет, господин полковник! - пророкотал Чарновский. - И близко ничего против государства не умышлял. Сей жандарм мною был пойман на мздоимстве и препровожден сюда для сдачи его прямому начальству.

    -  Что еще за несуразица? - нахмурился Лунев.

    -  Вот сей червонец, каналья, хотел взять. - В пальцах ротмистра совсем как у фокусника в цирке мелькнула золотая монетка. - На том мною и был изловлен.

    -  Провоцируете-с, - покачал головой контрразведчик.

    -  И Господь верных своих на твердость испытывал, - не замедлил с ответом мастер клинка.

    Чем дольше Платон Аристархович глядел на рослого красавца, стоящего перед ним, тем лучше понимал великого князя Николая Николаевича, сделавшего его своим адъютантом и любимцем.

    Среди прочих великих князей нынешний Верховный главнокомандующий отличался гигантским ростом. Пущенная кем-то в гвардии шутка о том, что Николай Николаевич превосходит Николая Александровича на целую голову, не прибавила императору любви к родному дяде, но, по сути, была истинной правдой. Энергичный храбрый солдат и замечательный наездник, великий князь питал слабость к людям «своей породы». Михаил Чарновский, несомненно, был одним из них. Ростом даже чуть повыше своего патрона, этот конногвардеец был столь же широк в плечах, ловок в седле и, уж конечно, великолепен с оружием в руках.