ший глаз, дополнивший богатую душу. Тургенев где-то описывает, как

Фет-Шеншин ел землянику со сливками: «У него ноздри раздулись от

наслаждения». Значит, хорошо была развита обонятельная и вкусовая

можно чему-нибудь выучиться. Напротив, глаз нас вечно учит; глаз —

вечное поучение. Конечно, если он хорош. Хорош не в оптическом отно-

шении, а вот в каком-то умном. Есть умный глаз, есть думающий глаз

Мне кажется, художество Толстого в большой доле объясняется чудным

глазом, каким он одарен был от природы. Этот глаз мне представляется

никогда не сонным, не сонливым, почти не смежающимся и захватываю-

щим далекий горизонт, обширное поле Но это только первая фаза, на-

чальное качество. Чтобы хорошо помнить кое-что, надо отлично забыть

другое. Вообще способность выбрасывать из души так же почти важна, как и способность забирать в душу. Неусыпный и широкий глаз Толсто-

го, охватывающий громадную панораму, обнаруживает главный свой ум

в том, что отшвыривает все неважное, все ненужное, все  ему, Толстому,

не интересное; это делается моментально, каким-то волшебством. И в

поле зрения Толстого уже немного предметов, между которыми и вокруг

которых как бы черная ночь (хорошо забытое, выброшенное), но они среди

этой ночи сияют необыкновенно ярко. Тогда, имея эти несколько точек

внимания своего, Толстой как бы ввинчивается в них глазом до самого

дна, до «души», и как бы гипнотизируется своим предметом, становится

совершенно пассивен, бессилен, безволен в отношении его. Предметы

живут в нем, как хотят, как «сами»: Толстой точно не может сделать ниче-

го в отношении их; здесь природа глаза, просто как оптического органа, владычествует своею частичною психикою над общею психикою его как

мыслителя и человека.   Я хочу сказать, что каждый наш орган имеет ма-

ленькую свою «душку», — независимую от общей большой души чело-

века, не абсолютно подчиненную ей, а иногда даже обратно подчиняю-

щую себе эту большую душу. «Душка» глаза у Толстого настолько талан-

тлива и сильна, что когда он смотрит на предмет, — то качества глаза, зеркальность, отражаемость, подчиняют и парализуют мысль Толстого, чувство Толстого Это совершенная противоположность Достоевскому, который, захватив клок действительности, увидев образ человека, — уно-

сил его в свою душу, и здесь производил с этим захваченным «свои экс-

перименты», ломал, коверкал и искажал эти предметы по законам всегда

и только своей души. Таким образом, у Достоевского верно и реально в

каждом выведенном лице или положении только одна точка, всего только

одна, правда, — главная; все прочее — фантазия, жизнь души самого

Достоевского. От этого все, что «делают» его герои, — совершенно фан-

тастично и неправдоподобно, хотя кажется ужасно верным, жизненным: это оттого, что сам Достоевский, художественно активный писатель, влил

в них необыкновенно много своей психики. Но именно своей, а не  их.

Толстой очень активен как  мыслитель.  Он неустанно думает. Но как ху-

дожник — он страшно пассивен: он именно —  зеркало,  в котором пред-

меты отражаются «сами» и «как они хотят». От этого судьба героев и

верны, «как бывает». Достоевский — зачинатель, Толстой — вынашива-

тель. Именно, как заметил лучший его критик, Константин Леонтьев, что

«изучать реальную жизнь или изучать ее  по произведениям Толстого — это

 все одно» Есть телескопы особенного устройства, в которых астроном смот-

рит не прямо на небесные светила, а рассматривает их отражения в абсо-

лютном зеркале, и это — все одно, как если бы он смотрел на светила.