— Пока в вестибюль, — не слишком уверенно отзывается Тельма.

— Не надо, — четко произносит человек-оса. — Оставьте меня здесь.

— Какого черта! — возмущается Философ, которого уже пошатывает от усталости. — Я пер тебя на своем горбу целый километр, для того, чтобы кинуть в первую попавшуюся лужу!

— Не будьте таким упертым, — еле шепчет желтолицый. — Незачем меня таскать туда сюда, сейчас Тельма вызовет машину.

— Делай как он говорит, — поддакивает та и бегом бросается в вестибюль санатория.

Из чистого упрямства Философ все-таки поднимается на крыльцо, кладет свою ношу на скамейку и начинает шарить по карманам в поисках курева. И дождь, как назло, до этого лишь слегка моросивший, вдруг обрушивается ливнем. Человек-оса мгновенно приходит в себя. Застонав от наслаждения, он подставляет лицо под дождевые струи, начиная буквально впитывать его в себя.

— На заживающую рану, — бормочет Философ, внезапно пришедшие на ум стихи, — нежней бальзама не прольешь, вдыхая огненную прану, когда другой вдыхает дождь…

— Чьи стихи? — спрашивает вдруг пострадавший. — Ваши?

— Может быть. Не помню.

— Не мучайтесь, идите в вестибюль, — говорит человек-оса. — Здесь сыро, а вам хочется покурить.

— А вам — не хочется? — спрашивает Философ.

— Никогда.

— Ну да, у вас же трахейное дыхание…

— Почему? — откликается его странный собеседник. — Все зависит от ситуации. Сейчас дождь и я дышу жабрами, прекратится — перейду на легкие, а потребуется лететь — на трахеи.

— У вас что — весь набор?

— Нет. Всего лишь высокая степень адаптабельности.

— А как вас, кстати, зовут?

— Какого-то определенного имени у меня нет. Вернее — есть, но оно не произносимо. Мы не нуждаемся в столь примитивной самоидентификации. Существует гораздо более эффективный способ распознать друг друга. Например — по индивидуальной частоте колебаний мозговых волн. Это имя, которое не нужно запоминать.

— Вы откуда прилетели? — спрашивает Философ. — Я имею в виду — с какой звезды?

— Я такое же земное существо, как и вы, Евграф Евграфович, в противном случае мы попросту бы не поняли друг друга.

— А на Земле вы где родились? В СССР или за границей?

— Простите, может это вас шокирует, но когда я родился — не было ни СССР, ни одного из ныне существующих государств.

— Не шокирует, — ухмыляется Философ. — Когда я родился, СССР тоже не было, да и многих других нынешних государств — тоже.

Чтобы чем-то занять руки, Философ все-таки вытаскивает из кармана сигареты, но тут же понимает, что те безнадежно отсырели. Отыскав взглядом урну, он выбрасывает всю пачку. Сквозь остекленную дверь видит, как Тельма в вестибюле говорит с кем-то по телефону. Затем она вешает трубку и убегает вверх по лестнице. Лишенный привычного допинга курильщик снова наклоняется к лежащему навзничь человеку-осе. В голове Философа роится множество вопросов.

— Выпить вы, конечно, тоже не захотите? — для разгона осведомляется он.

— Если только у вас найдется концентрированный нектар, — отвечает лежащий.

— Ни табака, ни алкоголя — вот секрет долголетия, — бормочет Философ.

Снова появляется Тельма, на этот раз в сопровождении другой — растрепанной и заспанной — девушки. Увидев пострадавшего, та сердобольно вскрикивает и бросается к нему, опускаясь на корточки. Однако Тельма отстраняет ее. Тогда незнакомка спохватывается и открывает медицинский чемоданчик, который принесла с собой. Вдвоем с секретаршей депутата, они принимаются проделывать с «тонким» какие-то манипуляции.