Врач загоняет «ГАЗик» во двор, провожает гостей в дом. Ставит на огонь чайник. Философ снимает резиновые сапоги, запоздало вспоминая, что туфли остались в вестибюле гостиницы. Дождевик вешает на вешалку. Второй гость остается, в чем был. Свой «плащ» он снять не может. Философ впервые видит человека-осу при ярком электрическом свете. И снова тошнота подкатывает к его горлу. Не настолько уж совершенной оказывается мимикрия «тонких людей».

От автора:

Новинка от Дамирова и Гурова в жанре Назад в СССР! Цикл ЗАВОД! Много лет я отпахал на заводе, пока несчастный случай не забрал мою жизнь. Мое сознание перенеслось в прошлое, теперь я молодой пацан — ученик на советском оборонном заводе:

Глава 23

Здесь, под крышей одноэтажного коттеджа, это существо кажется воистину огромным и при ближайшем рассмотрении имеет лишь отдаленное сходство с человеком. Так палочник напоминает сухую ветку, а некоторые виды кузнечиков и богомолов — пучок зеленых листьев. Вот только когда насекомое крохотное, оно представляется милым и забавным, а вот когда оно нависает над головой — ни милым, ни забавным уже не кажется. Философ подавляет приступ тошноты и вспоминает, что он все-таки исследователь, пусть и теоретик, а не перепуганный обыватель.

Складываясь пополам, человек-оса усаживается на диван. Становится видно, что иллюзию брюк создают бахромчатые наросты на нижних конечностях, а то, что в полумраке выглядит как пальцы рук — на самом деле необычайно подвижные крючковатые выросты. Раздвоенное брюшко, приподнято, словно фалды фрака и отчасти прикрыто большими крыльями. Хуже всего с лицевой маской, в нем на самом деле нет ничего человеческого и только воображение превращает все эти фасетки и жвала в подобие глаз, носа и рта.

«Как же оно разговаривает? — думает Философ, с нескрываемым отвращением разглядывая существо. — Ну ладно, оно умеет трансформировать внутренние органы, но ведь для полноценной речи нужны гортань, язык и зубы!.. А где они у него?..»

И тут же получает ответ на свой мысленно заданный вопрос. «Тонкий» разгибает плотно прижатые к грудине средние конечности, опускает их к брюшку и начинает с невероятной скоростью скрести ими по сегментам.

— Вижу вам неприятен мой истинный облик, — раздается голос. — И еще — вас удивляет, каким образом я воспроизвожу звуки человеческой речи. Примерно таким же, каким воспроизводится звук с вращающейся музыкальной пластинки. Разница в том, что я могу произвольно менять частоту и тональность звуков. — Человек-оса умолкает и вдруг в комнате раздается высокий с милой хрипотцой голос Тельмы. — А вы здесь неплохо устроились, как я посмотрю!

Философ оглядывается, но никакой Тельмы не обнаруживает.

— Это вы сказали? — спрашивает он у «тонкого».

— Да, Евграф Евграфович, — отвечает тот, но уже голосом самого Философа.

— М-да, с такими способностями вы многого сумеете добиться, — бормочет тот. — Мы, кстати, не договорили там, в санатории, а у меня к вам великое множество вопросов.

— Мы поговорим с вами, но не сейчас, — отвечает человек-оса. — Мой доктор ждет меня, чтобы осмотреть повреждения, которые я получил, когда угодил в ловушку.

«Тонкий» поднимается и уходит в смотровую. Философ остается один. Он испытывает смешанные чувства. С одной стороны — облегчение. Не так-то легко находиться в замкнутом пространстве с существом, ловко притворяющимся человеком. А с другой — сочувствие. Любое создание, обладающее более менее развитой нервной системой, не может не испытывать боли, когда получает травмы, но далеко не все могут выразить свое страдание. Так молча мучаются и беззвучно умирают черепахи. И уж тем более — никому не слышны страдания насекомых.