|
После ссоры с Фомой Маякин вернулся к себе угрюмо задумчивым. Глазки его блестели сухо, и весь он выпрямился, как туго натянутая струна. Морщины болезненно съежились, лицо как будто стало еще меньше и темней, и когда Любовь увидала его таким -- ей показалось, что он серьезно болен. Молчаливый старик нервно метался по комнате, бросая дочери в ответ на ее вопросы сухие, краткие слова, и, наконец, прямо крикнул ей: -- Отстань! Не до тебя... Ей стало жалко его, когда она увидала, как тоскливо и уныло смотрят острые, зеленые глаза, и, когда он сел за обеденный стол, порывисто подошла к нему, положила руки на плечи ему и, заглядывая в лицо, ласково и тревожно спросила: -- Папаша! Вам нездоровится -- скажите! Ее ласки были крайне редки; они всегда смягчали одинокого старика, и хотя он не отвечал на них почему-то, но -- все ж таки ценил их. И теперь, передернув плечами и сбросив с них ее руки, он сказал ей: -- Иди, иди на свое место... Ишь разбирает тебя Евин зуд... Но Любовь не ушла; настойчиво заглядывая в глаза его, она с обидой в голосе спросила: -- Почему вы, папаша, всегда так говорите со мной, -- точно я маленькая или очень глупая? -- Потому что ты большая, а не очень умная... Н-да! Вот те и весь сказ! Иди, садись и ешь... Она отошла и молча села против отца, обиженно поджав губы. Маякин ел против обыкновения медленно, подолгу шевыряя ложкой в тарелке щей и упорно рассматривая их. -- Кабы засоренный ум твой мог понять отцовы мысли! -- вдруг сказал он, вздыхая с каким-то свистом. Любовь отбросила в сторону свою ложку и чуть не со слезами в голосе заговорила: -- Зачем обижать меня, папаша? Ведь видите вы -- одна я! всегда одна! Ведь понятно вам, как тяжело мне жить -- а никогда вы слова ласкового не скажете мне... И вы ведь одиноки, и вам тяжело... -- Вот и Валаамова ослица заговорила! -- усмехнувшись, сказал старик. -- Н-ну? Что же дальше будет? -- Горды вы очень, папаша, вашим умом... -- А еще что? -- Это нехорошо!.. Зачем вы меня отталкиваете? Ведь у меня никого нет, кроме вас... У нее на глазах появились слезы; отец заметил их, и лицо его вздрогнуло. -- Кабы ты не девка была! -- воскликнул он. -- Кабы у тебя ум был, как... у Марфы Посадницы, примерно, -- эх, Любовь! Наплевал бы я на всех... на Фомку... Ну, не реви! Она вытерла глаза и спросила: -- Что же Фома? -- Бунтует.., Ха-ха! Говорит: "Возьмите у меня все имущество, отпустите меня на волю..." Спасаться хочет... в кабаках!.. Вот он что задумал, наш Фома... -- Что же это?.. -- нерешительно спросила Любовь. -- Что это? -- горячась и вздрагивая, заговорил Маякин. -- А это у него или с перепою, или -- не дай бог! -- материно. |
