|
.. -- Ну, ладно! -- говорил Фома сквозь крепко сжатые зубы. -- Будет, милый... И возмущенный страданием измученного теснотою жизни человека, полный обиды за него, он, в порыве злой тоски, густым и громким голосом зарычал, обратив лицо туда, где во тьме сверкали огни города: -- О, черти... анафемы! XI. -- Любавка! -- сказал однажды Маякин, придя домой с биржи, -- сегодня вечером приготовься -- жениха привезу! Закусочку нам устрой посолиднее... Серебра старого побольше выставь на стол, вазы для фрукт тоже вынь... Чтобы в нос ему бросился наш стол! Пускай видит,-- у нас что ни вещь -- редкость! Любовь, сидя у окна, штопала носки отца, и голова ее была низко опущена к работе. -- Зачем все это, папаша? -- с неудовольствием и обидой спросила она. -- А -- для соуса, для вкуса!.. И для порядка... Потому -- девка не лошадь, без сбруи с рук не сбудешь... Любовь нервно вскинула голову и, бросив прочь от себя работу, красная от обиды, взглянула на отца... и, снова взяв в руки носки, еще ниже опустила над ними голову. Старик расхаживал по комнате, озабоченно подергивая рукой бородку; глаза его смотрели куда-то далеко, и было видно, что весь он погрузился в большую, сложную думу. Девушка поняла, что он не будет слушать ее и не захочет понять того, как унизительны для нее его слова. Ее романические мечты о муже-друге, образованном человеке, который читал бы вместе с нею умные книжки и помог бы ей разобраться в смутных желаниях -- были задушены в ней непреклонным решением отца выдать ее за Смолина, осели в душе ее горьким осадком. Она привыкла смотреть на себя как на что-то лучшее и высшее обыкновенной девушки купеческого сословия, которая думает только о нарядах и выходит замуж почти всегда по расчетам родителей, редко по свободному влечению сердца. И вот теперь она сама выходит лишь потому, что -- пора, и потому еще, что отцу ее нужно зятя, преемника в делах. А отец, видимо, думает, что сама по себе она едва ли способна привлечь внимание мужчины, и украшает ее серебром. Возмущенная, она колола себе пальцы, ломала иголки, но молчала, хорошо зная, что все, что может сказать она, -- сердце отца ее не услышит. А старик расхаживал по комнате и то вполголоса напевал псалмы, то внушительно поучал дочь, как нужно ей держаться с женихом. И тут же он что-то высчитывал на пальцах, хмурился и улыбался... -- Тэк-с!.. "Суди меня, боже, и рассуди прю мою... от человека неправедна и льстива избави мя..." Н-да-а... Материны изумруды надень, Любовь... -- Будет, папаша! -- воскликнула девушка с тоской. -- Оставьте, пожалуйста... -- А ты не брыкайся! Слушай, чему учат... И он снова погружался в свои расчеты, прищуривая зеленые глаза и играя пальцами у себя пред лицом. |
