|
Очень страшно смотреть одному откуда-то сверху, из тьмы, на эту мертвую воду... Но вот раздается звук колотушки ночного сторожа, и мальчик видит, что поверхность воды вздрагивает, по ней, покрывая ее рябью, скачут круглые, светлые шарики... Удар в колокол на колокольне заставляет всю воду всколыхнуться одним могучим движением, и она долго плавно колышется от этого удара, колышется и большое светлое пятно, освещает ее, расширяется от ее центра куда-то в темную даль и бледнеет, тает. Снова тоскливый и мертвый покой в этой темной пустыне... -- Тетя... -- умоляюще шепчет Фома. -- Асиньки? -- Я к тебе приду... -- Да иди, иди, роднуша моя... Перебравшись на постель к тетке, он жмется к ней и просит: -- Расскажи что-нибудь... -- Ночью-то? -- сонно протестует тетка. -- Пожа-алуйста... Ее не приходится долго просить. Позевывая, осипшим от сна голосом, старуха, закрыв глаза, размеренно говорит: -- И вот, сударь ты мой, в некотором царстве, в некотором государстве жили-были муж да жена, и были они бедные-пребедные!.. Уж такие-то разнесчастные, что и есть-то им было нечего. Походят это они по миру, дадут им где черствую, завалящую корочку, -- тем они день и сыты. И вот родилось у них дите... родилось дите -- крестить надо, а как они бедные, угостить им кумов да гостей нечем, -- не идет к ним никто крестить! Они и так, они и сяк, -- нет никого!.. И взмолились они тогда ко господу: "Господи! Господи!.." Фома знает эту страшную сказку о крестнике бога, не раз он слышал ее и уже заранее рисует пред собой этого крестника: вот он едет на белом коне к своим крестным отцу и матери, едет во тьме, по пустыне, и видит в ней все нестерпимые муки, коим осуждены грешники... И слышит он тихие стоны и просьбы их: "О-о-о! Человече! спроси у господа, долго ли еще мучиться нам?" Тогда мальчику кажется, что это он сам едет в ночи на белом коне, к нему обращены стоны и моления. Сердце его сжимается, слезы выступают на глазах, он крепко их закрыл и боится открыть, беспокойно возясь в постели... -- Спи, дитятко мое, Христос с тобой! -- говорит старуха, прерывая свою повесть о муках людей. Утром после такой ночи Фома вставал, торопливо мылся, наскоро пил чай и бежал в училище, снабженный сдобными и сладкими пирожками, -- их там ждал всегда голодный Ежов, питавшийся от щедрот своего богатого товарища. -- Припер пожрать? -- встречал он Фому, поводя своим острым носом. -- Давай, а то я ушел из дому без ничего... Проспал, черт е дери, -- до двух часов ночи все учился... Ты задачи сделал? -- Не сделал. -- Эх ты, карамора! Ну, я их тебе сейчас раскатаю! Впиваясь в пирог мелкими, острыми зубами, он мурлыкал, как котенок, притопывал в такт левой ногой и в то же время решал задачу, бросая Фоме короткие фразы: -- Видал? В час вытекло восемь ведер. |
