|
.. Выходит, что одних книг мало: надо еще уменье пользоваться ими... Вот это уменье и есть то самое, что будет хитрее всяких книг, а в книгах о нем ничего не написано... Этому, Фома, надо учиться от самой от жизни. Книга -- она вещь мертвая, ее как хочешь бери, рви, ломай -- она не закричит... А жизнь, чуть ты по ней неверно шагнул, неправильно место в ней себе занял, -- тысячью голосов заорет на тебя, да еще и ударит, с ног собьет. Фома, облокотясь на стол, внимательно слушал отца и, под сильные звуки его голоса, представлял себе то плотника, обтесывающего бревно, то себя самого: осторожно, с протянутыми вперед руками, по зыбкой почве он подкрадывается к чему-то огромному и живому и желает схватить это страшное что-то... -- Человек должен себя беречь для своего дела и путь своему делу твердо знать... Человек, брат, тот же лоцман на судне... В молодости, как в половодье, -- иди прямо! Везде тебе дорога... Но -- знай время, когда и за правеж взяться надо... Вода сбыла, -- там, гляди, мель, там карча, там камень; все это надо усчитать и вовремя обойти, чтобы к пристани доплыть целому... -- Я доплыву! -- сказал мальчик, уверенно и гордо глядя на отца. -- Ну? Храбро говоришь! -- Игнат засмеялся. И тетка тоже ласково засмеялась. Со времени поездки с отцом по Волге Фома стал более бойким и разговорчивым с отцом, теткой, Маякиным. Но на улице или где-нибудь в новом для него месте, при чужих людях, он хмурился и посматривал вокруг себя подозрительно и недоверчиво, точно всюду чувствовал что-то враждебное ему, скрытое от него и подстерегающее. Ночами иногда он вдруг просыпался и подолгу прислушивался к тишине вокруг, пристально рассматривая тьму широко раскрытыми глазами. Пред ним претворялись в образы и картины рассказы отца. Он незаметно для себя путал их со сказками тетки и создавал хаос событий, в котором яркие краски фантазии причудливо переплетались с суровыми тонами действительности. Получалось что-то огромное, непонятное; мальчик закрывал глаза, гнал от себя все это и хотел бы остановить игру воображения, пугавшую его. Но он безуспешно пытался уснуть, а комната все теснее наполнялась темными образами. Тогда он тихо будил тетку: -- Тетя... А тетя... -- Что? Христос с тобой... -- Я приду к тебе, -- шептал Фома. -- Пошто? Спи-ка, милушка моя... спи... -- Я боюсь! -- сознавался мальчик. -- А ты прочитай про себя "да воскреснет бог" и перестанешь бояться-то. Фома лежит с закрытыми глазами и читает молитву. Тишина ночи рисуется пред ним в виде бескрайнего пространства темной воды, она совершенно неподвижна, -- разлилась всюду и застыла, нет ни ряби на ней, ни тени движения, и в ней тоже нет ничего, хотя она бездонно глубока. |
