Фрейд.  А куда девалось это воспоминание? Неужели вы думаете, что оно испарилось? Оно по‑прежнему живет в ней, господин Дёльнитц, живет бессознательно, в подавленном со­стоянии, и именно оно все отравляет. Это воспоминание порож­дает ее страхи! Оно внушает ей отвращение к любви!

Дёльнитц слушает, разинув рот от удивления, мучительно пытаясь понять Фрейда.

Дёльнитц.  Вы хотите сказать, что это не я вызываю у нее отвращение?

Фрейд.  Конечно, не вы. В детстве она пережила шок, кото­рый привел к тому, что ей стали противны все мужчины.

В дверь стучат.

Фрейд.  Войдите!

Это Брейер. Он бледен и мрачен, смотрит на Фрейда с какой‑то злобой.

Фрейд, поглощенный беседой с Дёльнитцем, улыбается Брейеру, не замечая выражения его лица.

Фрейд (повернувшись к Дельнитцу, с глубокой искрен­ностью).  Да, вы больше не будете внушать ей отвращение.

Дёльнитц (очень довольный, встает).  Спасибо вам, доктор!

Фрейд (тоже встает, говорит тем же властным, но спо­койным тоном).  Вы заставили ее пропустить сеанс. (Провожая его до двери.)  Скажите ей, чтобы она пришла завтра, в семь часов вечера.

(5)

Фрейд (обращаясь к Брейеру).  Это уже тринадцатый слу­чай.

Брейер (вздрагивает, он думает о другом).  Что?

Фрейд.  Тринадцатый случай невроза, в котором я выявил, что больной в детстве стал жертвой сексуальной агрессивности взрослого.

Брейер слушает его рассеянно, с мрачным довольством человека, которому предстоит сейчас утолить свою злопамятность, разыграв роль поборника справедливости.

Брейер.  Сегодня утром вы навещали Магду?

Фрейд.  Да. А что?

Взглянув на Брейера, Фрейд внезапно умолкает. Ему страшно, он не смеет задать вопрос.

Брейер (говорит равнодушным, но плохо скрывающим его злорадное торжество голосом).  Меня вызвал ее отец. Она выбросилась из окна.

Фрейд (он с трудом обрел дар речи).  Погибла?

Брейер.  Да нет. Переломы, контузия, но, если не произошло внутреннего кровоизлияния, думаю, выкарабкается.

Фрейд поворачивается и медленно подходит к письменному столу, смотреть на него страшно. Он кашляет.

Фрейд.  Утром она мне призналась, что отец надругался над ней, шестилетней.

Брейер  (с возмущением).  Она сказала вам грязную ложь, это вы толкнули ее к признанию!

Фрейд (резко оборачивается к Брейеру, но отвечает ему без грубости, с глубокой грустью).  Брейер! Отец присутство­вал при этом и плакал. Но ни словом не возразил.

Брейер (с почти комическим изумлением).  Он же член Высшего Совета! (По его растерянности чувствуется, что он неизменно уважает официальных лиц и сильных мира сего.)  Немыслимо!

Похоже, он потрясен не меньше Фрейда, который, обойдя письменный стол, понуро, с усталым видом опускается на стул.

Брейер (убежденно).  Надо бросить это, Фрейд.

Фрейд (не поднимая головы, мрачно).  Что бросить?

Брейер.  Все, все это.

Фрейд.  Но ведь это ваш метод.

Брейер.  Нет уж, позвольте! Я отказываюсь его признавать.

Фрейд.  Вы раскрывали больным правду о них самих.

Брейер.  Только тогда, когда они были в силах ее выносить.

Фрейд (глухим голосом, глядя прямо перед собой).  Ис­тинной правды о себе не в силах вынести никто.

Брейер.  Вот видите!

Фрейд.  Мы здесь для того, чтобы найти эту правду и помочь людям бесстрашно взглянуть на себя. С нашей помощью они сумеют это сделать. Когда поет петух, вампиры исчезают, они не выносят дневного света.

Брейер.  Магда хотела покончить с собой потому, что обезу­мела от стыда и кошмара. Бывают случаи, когда более чело­вечно солгать.

Фрейд.  Разве Магда была менее безумной, когда лгала сама себе?

Брейер.