|
346
Идут года. Еще одно теперь известно мне страдание: отнюдь не каждому дано достойно встретить увядание.
347
От боли душевной, от болей телесных, от мыслей, вселяющих боль, — целительней нету на свете компресса, чем залитый внутрь алкоголь.
348
Тоска бессмысленных скитаний, бесплодный пыл уплывших дней, напрасный жар пустых мечтаний сохранны в памяти моей.
349
Уже по склону я иду, уже смотрю издалека, а все еще чего-то жду от телефонного звонка
350
Если не играл ханжу-аскета, если нараспашку сквозь года — в запахе осеннего букета лето сохраняется тогда.
351
В апреле мы играли на свирели, все лето проработали внаем, а к осени заметно присмирели и тихую невнятицу поем.
352
Судьбой в труху не перемолот, еще в уме, когда не злюсь, я так теперь уже немолод, что даже смерти не боюсь.
353
Как ночь безнадежно душна! Как жалят укусы презрения! Бессонница тем и страшна, что дарит наплывы прозрения.
354
Душой и телом охладев, я погасил мою жаровню: еще смотрю на нежных дев, а для чего — уже не помню.
355
Знаю с ясностью откровения, что мне выбрать и предпочесть. Хлеб изгнания. Сок забвения. Одиночество, осень, честь.
356
Летят года, остатки сладки, и грех печалиться. Как жизнь твоя? Она в порядке, она кончается.
357
На старости, в покое и тиши, окрепло понимание мое, что учат нас отсутствию души лишь те, кто хочет вытравить ее.
358
Сделать зубы мечтал я давно — обаяние сразу удвоя, я ковбоя сыграл бы в кино, а возможно — и лошадь ковбоя.
359
Ленив, апатичен, безволен, и разум, и дух недвижимы — я странно и тягостно болен утратой какой-то пружины.
360
В промозглой мгле живет морока соблазна сдаться, все оставить и до естественного срока душе свободу предоставить.
361
Я хотел бы на торжественной латыни юным людям написать предупреждение, что с годами наше сердце сильно стынет, и мучительно такое охлаждение.
362
Когда свернуло стрелки на закат, вдруг чувство начинает посещать, что души нам даются напрокат, и лучше их без пятен возвращать. |
