170

 За время проживаемого дня

 мой дух живой настолько устаёт,

 что, кажется, житейского огня

 во мне уже слегка недостаёт.

 171

 Пасутся девки на траве,

 мечтая об узде;

 что у мужчины в голове,

 у женщины — везде.

 172

 То залихватски, то робея

 я правил жизни карнавал,

 за всё сполна платил судьбе я,

 но чаевые — не давал.

 173

 Люблю своих коллег,

 они любезны мне,

 я старый человек,

 я знаю толк в гавне.

 174

 Интересно стареют мужчины,

 когда их суета укачала:

 наша лысина, брюхо, морщины —

 на душе возникают сначала.

 175

 В шумной не нуждается огласке

 признак очевидный и зловещий:

 время наше близится к развязке,

 ибо отовсюду злоба хлещет.

 176

 Когда пылал ожесточением

 на гнева бешеном огне,

 то чьим-то свыше попечением

 текла остуда в душу мне.

 177

 А к вечеру во мне клубится снова

 томящее влечение невольное:

 помимо притяжения земного —

 такое же бывает алкогольное.

 178

 Мои взорления ума,

 мои душевные метания —

 когда забрезжила зима,

 свелись к вопросу пропитания.

 179

 В душе, от опыта увядшей,

 внезапной живостью пылая,

 как у девицы, рано падшей, —

 наивность светится былая.

 180

 Был полон интереса — что с того?

 Напрасны любопытство и внимание.

 О жизни я не знаю ничего,

 а с возрастом — растёт непонимание.

 181

 Я жил на краю той эпохи великой,

 где как мы ни бились и как ни пытались,

 но только с душой, изощрённо двуликой

 мы выжить могли. И такими остались.

 182

 Мне дико странный сон порою снится:

 во тьме лежу, мне плохо, но привычно,

 а гроб это, тюрьма или больница —

 мне начисто и напрочь безразлично.

 183

 Я с горечью смотрю на эту реку:

 по ней уже проплыть надежды нет,

 и книги я дарю в библиотеку,

 чтоб жить не в тесноте остаток лет.

 184

 Любил бедняга наслаждение,

 женился с пылкой одержимостью,

 и погрузился во владение

 своей холодной недвижимостью.

 185

 Мне лень во имя справедливости

 тащить себя сквозь вонь и грязь,

 моё лентяйство — род брезгливости,

 и скучно мне, с гавном борясь.