Рядом Студень, который до этого молчал, внезапно встревает, не удержавшись:

— Шеф, ну ты чего? То есть, выходит, у меня натура слизистая?

Камила с неохотой отстраняется от меня. Я же пожимаю плечами:

— Получается так. Вспомни сам, как показал Турнир вассалов: ты прекрасно справляешься со своим Даром.

Студень тяжело вздыхает, почёсывая затылок, словно мирится с очевидным:

— Ну да… зато я в этой слизи мастер.

Ухмыляюсь и хлопаю гвардейца по плечу:

— Вот именно. Главное — не то, что ты получил, а то, как ты этим пользуешься.

Ледзор, продолжая внимательно рассматривать ледяную сосульку в своей руке, неожиданно поднимает взгляд и обращается ко мне:

— Граф, я тут подумал… а отпусти на денёк Кострицу. Можно, а?

— Да, без проблем, — пожимаю плечами. Тем более что Кострица никогда не берет выходных, чему совсем не рада Светка.

— Хо-хо, спасибо! Граф! Тысячу лет должен буду!

Одиннадцатипплый снова переводит взгляд на сосульку, словно любуется ею, задумчиво поворачивая её в пальцах. В глазах морхала читается скрытое удовлетворение, как у ребёнка, который только что получил долгожданную игрушку. И косматая борода нисколько не портит это впечатление.

* * *

На следующий день Лакомка появляется в комнате с коктейлем в руках. Судя по её игривой улыбке и откровенному наряду, это снова какой-то «особенный» напиток по эффекту не хуже «Аиста», который «Кролик». У беременных свои причуды, а беременные альвы самые причудливые на свете.

— Мелиндо, я тут тебе коктейльчик новый изобрела. Попробуй, — с энтузиазмом заявляет она, протягивая мне стакан.

Эх. И ведь в таких мелочах беременной жене не откажешь. Придётся отложить дела.

Но прежде чем я успеваю бахнуть «крепкого молочного», за окном раздаётся мелодичный звон бубенцов и медвежий рев. Именно медвежий — а не Мушки после сна. Мы с Лакомкой обмениваемся удивлёнными взглядами и выглядываем наружу.

Во дворе замка разворачивается настоящее представление. Ледзор, как будто прямо сошедший с новогодней открытки, гордо въезжает на сверкающих серебром санях, запряжённых белыми медведями. Медведей он, конечно же, арендовал в Мишкаленде — другого объяснения этому цирку быть не может. Сам он одет в шерстяную безрукавку, подчёркивающую его мощные руки.

Кострица как раз тренирует Светку во дворе, когда вся эта картина катится прямо к ним. Светка, едва увидев приближающегося Ледзора, заливается смехом. А вот Кострица, напротив, поднимает бровь, смотря на него с выражением глубокого сомнения. Её взгляд явно говорит: «Шутка это или он действительно поехал крышей?»

Ледзор, не обращая внимания на реакцию окружающих, уверенно спрыгивает с саней и подходит к Кострице с букетом ледяных роз. Розы, искусно выточенные изо льда, переливаются в лучах солнца. С лёгким поклоном он протягивает ей букет и произносит:

— Можешь растопить их хоть тысячу раз — я сделаю новые, хо-хо!

Кострица смотрит на него с удивлением, но ничего не говорит. Ледзор, как всегда, невозмутимо продолжает:

— Я тут отпросил тебя у графа на денёк.

— Отпросил⁈ — спрашивает она, пытаясь придать своему тону строгость. — Да как ты посмел⁈

— Вот так вот, — спокойно отвечает он, как будто речь идёт о чём-то совершенно обыденном. — Так что ты сегодня свободна, хрусть да треск! Поехали на свидание!

Кострица явно растеряна на мгновение, но быстро возвращает себе привычное суровое выражение лица. Светка, стоящая рядом, хихикает ещё громче и подзадоривает:

— Наставница, ну не будь букой! Он даже медведей привёл!

Кострица, после короткой паузы, всё же поднимается в сани, хотя руку Ледзора демонстративно игнорирует.