— Я поднимусь, сказалъ Перехватовъ.

— И я, и я съ вами, а вы, господа, какъ хотите, твердо сказала Глафира Семеновна.

Посмотрѣвъ дорогу, всѣ отправились въ ресторанъ при станціи. Жутко было всѣмъ, но каждый храбрился. Компанія англичанъ — спутниковъ сидѣла уже въ ресторанѣ за столомъ и завтракала. Кромѣ ихъ завтракали и еще англичане, пріѣхавшіе въ другой компаніи, также причудливо одѣтые. Одинъ былъ въ шотландской шапкѣ, съ зелеными и красными клѣтками по бѣлому фону и въ такомъ-же пиджакѣ, застегнутомъ на всѣ пуговицы и увѣшанномъ черезъ плечо на ремняхъ фляжкой, кожаннымъ портсигаромъ, зрительной трубой, круглымъ барометромъ. Завтракъ былъ по картѣ. Англичанамъ подавали что-то мясное. Граблинъ подошелъ къ столу, заглянулъ въ блюдо и воскликнулъ:

— Ну, такъ я и зналъ! Баранье сѣдло съ бабковой мазью изъ помидоровъ. Фу, ты пропасть! Это вѣдь для нихъ, это вѣдь для англичанъ. Въ Неаполѣ только англичанамъ и потрафляютъ.

— Да вѣдь это оттого, что ихъ много путешествуетъ по Италіи, отвѣчалъ Перехватовъ. — А русскихъ-то сколько? Самые пустяки. Вѣдь вотъ сколько времени ѣздимъ, а только на одну русскую компанію и наткнулись.

— Плевать мнѣ на это!

Завтракъ прошелъ невесело и кончился скандаломъ. Всѣ остерегались пить, кромѣ Граблина, который, какъ говорится, такъ и поддавалъ на каменку, въ концѣ концовъ окончательно напился пьянъ и сталъ придираться къ англичанамъ. Перехватовъ останавливалъ, его, но тщетно. Граблинъ передразнивалъ ихъ говоръ, показывалъ имъ кулаки, ронялъ ихъ стаканы, проливая вино, англичантк въ шляпкѣ грибомъ, свою спутницу по шарабану, называлъ "мамзель-стриказель на курьихъ ножкахъ". Англичане возмутились, загоготали на своемъ языкѣ и повскакали изъ-за стола, сбираясь пересаживаться за другой столъ. Глафира Семеновна бросилась къ Граблину, стала его уговаривать не скандалить и съ помощью Перехватова увела въ другую комнату. Граблинъ еле стоялъ на ногахъ. Его усадили въ кресло. Ворча всякій вздоръ и увѣряя Глафиру Семеновну, что только для нея онъ не подрался съ сѣдымъ англичаниномъ, онъ спросилъ себѣ бутылку асти, выпилъ залпомъ стаканъ и сталъ дремать и клевать носомъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ спалъ.

— Пусть спитъ, а мы поѣдемъ на вершину Везувія одни, сказалъ Перехватовъ. — Къ нашему возвращенію онъ проспится. Нельзя его брать съ собой въ такомъ видѣ. Онъ изъ вагона вывалится. Да вѣдь и отъ вагона до кратера надо изрядно еще пѣшкомъ идти. Здѣсь ему отлично… Въ комнатѣ онъ одинъ. Слугѣ дадимъ хорошенько на чай, чтобы онъ его покараулилъ — вотъ и будетъ все по хорошему.

— Ужасный скандалистъ! покачала головой Глафира Семеновна.

— Совсѣмъ саврасъ безъ узды. Видите-ли, сколько я отъ него натерпѣлся въ дорогѣ! вздохнулъ Перехватовъ. — Вѣдь въ каждомъ городѣ у него скандалъ да не одинъ. Вѣдь только желаніе образовать себя путешествіемъ, поглядѣть въ Италіи на образцы искусства и заставило меня поѣхать съ нимъ, а то, кажется, ни за что-бы не согласился съ нимъ ѣздить.

Вошли Конуринъ и Николай Ивановичъ.

— Успокоился рабъ Божій Григорій? спросилъ Конуринъ.

— Спитъ. Да оно и лучше. Съ нимъ просто несносно было-бы въ вагонѣ. Ѣдемте скорѣй на вершину Везувія, торопилъ Перехватовъ.

Онъ вынулъ у спящаго Граблина часы, кошелекъ и бумажникъ, поручилъ наблюдать за нимъ слугѣ и всѣ отправились садиться въ вагонъ.

— Глаша, Глаша, я захватилъ для тебя бутылку содовой воды. Въ случаѣ чего, такъ чтобъ отпоитъ тебя, сказалъ Николай Ивановичъ.

— Смотри, не пришлось-бы тебя самого отпаивать водой, былъ отвѣтъ.

— Святители!. Пронесите благополучно по этой каторжной дорогѣ! шепталъ Конуринъ.