Суета повседневных дел захватила его. И боли в печени он не чувствовал. Вернее, так, совсем немного. С такой болью еще можно жить и работать.

Он поймал себя на том, что забыл об опухоли. Начисто забыл, как будто ее и в помине не было. Незаметно положил себе руку на живот, слегка надавил. Никуда она не делась, здесь, как и раньше. Да и куда ей деться?

В коридоре, когда он шел в свой кабинет, его обогнал Павлищев.

Он остановился перед ним – огромный, в развевающемся белом халате, маленькие медвежьи глазки смотрели цепко, с немым вопросом.

И, отвечая на этот выразительный, хотя и безмолвный вопрос, Алексей Сергеевич ответил:

– Все хорошо, Петро. Я, как видишь, в форме.

– Оперировать собираешься?

– Да.

Заложив руки за спину, монументальный, по своему даже красивый Павлищев медленно шел рядом с ним.

– Хочешь, возьми меня ассистентом.

– Нет, Петро, лучше Костя.

– Костя? Почему Костя, а, скажем, не я?

В голосе Павлищева притаилась обида.

– Костя мало оперировал прошлый год.

– Ладно, – согласился Павлищев. – Костя так Костя.

– Костя, на мой взгляд, перспективный хирург, – начал Алексей Сергеевич. – Мало того, он еще и администратор превосходный. Да, да, – все более разгораясь, продолжал он. – Ты даже и представить себе не можешь, какой это отличный администратор!

Павлищев метнул на него испытующий взгляд. И вдруг понял. Разом, в одно мгновение понял все.

Погрозил ему толстым пальцем:

– А ты хитрый!

– Чем же?

– Прочишь Костю на готовенькое?

Алексей Сергеевич ничего не ответил.

– А я не отпущу, – сказал Павлищев. – Возьму и не отпущу тебя, вот так, ни в какую!

Алексей Сергеевич не принял его улыбки, поблескивающих глаз, игривого тона.

– Придется, – сухо сказал он.

Послышались торопливые шаги. Они обернулись. Терапевт Алферов, размахивая руками, поспешно догонял их.

– Только что от Пекарникова, – сказал он. – Выслушал, выстукал, все как полагается.

Алферов был старый врач, в одно время с Павлищевым и Алексеем Сергеевичем поступивший в больницу. Его круглое щекастое лицо весельчака и жизнелюба лучилось сияющей улыбкой.

– Великая штука строфантин, – чуть задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал он. – Несколько капель, всего лишь несколько, и, глядите ка, дряблая мышца, словно по щучьему веленью, просто переродилась!

– Ну уж и переродилась, – сказал Алексей Сергеевич.

Розовые щеки Алферова побагровели.

– Не верите? Я сам себе не поверил, и так слушал, и этак, словно вчера на свет появилась. Честное слово!

Доктор Алферов был из породы безобидных вралей, готовых ради красного словца наговорить даже на самого себя. Все в больнице знали об этом, над ним незло подшучивали, и он никогда не обижался.

Но теперь Алексей Сергеевич поверил ему, прежде всего потому, что хотел поверить, и потом он понимал: сейчас Алферов врать не будет, ведь Пекарникова готовят к операции.

– Надо будет еще раз кровь проверить.

– Уже взяли, – кивнул Алферов. – Час назад. Скоро будет готово.

– Стало быть, через три дня, думаю, – сказал Алексей Сергеевич.

Павлищев молча слушал их, переводя взгляд с одного на другого.

– Знаешь, Петро, ты сейчас похож на памятник самому себе, – сказал Алексей Сергеевич.

– Не обо мне речь. Значит, через три дня? Благословляю! – Павлищев поднял обе руки кверху, словно и в самом деле собирался благословлять.

– Через три дня, – повторил Алферов. – Так и запишем. – И помчался вперед, с удивительной легкостью неся свое грузное, располневшее тело.