- Скажи ему, чтобы ничего не забыл. Пусть помнит свое обещание. Пусть
скажет тебе, где яма.
- Где, родной?
- Он скажет тебе. Он знает.
- Я слушаю, родной.
- При входе в Моньюмент каньон. В ста футах севернее одиноко стоящей
сосны. На глубине в два фута под пирамидой из камней.
- Да.
- Волки почуют.
- Да.
- Камни - защита от хищных зверей.
- Да, конечно.
- От когтей и клыков...
- Да.
- От голодных зверей.
- Да, родной.
Блуждающий взор старика вдруг погас, как задутая свеча. Нижняя челюсть
отвисла. Он умер. А над его мертвым телом сидели скорчившись мужчина и
женщина, испуганные, но ликующие. На их лицах играла улыбка, первая улыбка
с того рокового дня, когда они вступили в каньон.
3. ГЭБРИЕЛЬ
Наутро обнаружилось, что в лагере не стало пяти человек. Доктор
Деварджес умер. Филип Эшли, Грейс Конрой, Питер Дамфи и миссис Брэкет
бесследно исчезли.
Смерть старика едва ли кого взволновала или опечалила, но бегство
четверых вызвало у оставшихся приступ бессильной ярости. Беглецы, как
видно, разведали путь к спасению и ушли, никому ничего не сказав. Буря
негодования нарастала: имущество беглецов было тотчас конфисковано, а
жизнь объявлена вне закона. Были предприняты некоторые шаги - общим числом
не более двадцати, - чтобы преследовать изменников.
Только один человек знал, что Грейс ушла с Филипом, - это был Гэбриель
Конрой. Когда он проснулся на рассвете, то нашел клочок бумаги,
пришпиленный к одеялу; на нем было написано карандашом:
"Боже, благослови дорогого брата и сестренку и сохрани им жизнь, пока
мы с Филипом не придем назад".
Рядом лежало немного еды; как видно, Грейс собирала прощальный подарок,
экономя его из своего скудного рациона. Гэбриель немедленно присоединил
эти крохи к своему запасу.
Потом он принялся нянчить сестренку. При своей природной
жизнерадостности Гэбриель был еще наделен особым умением развлекать детей,
скорее даже не умением, а талантом. Этот молодой человек имел все данные,
чтобы стать первоклассной нянькой или сиделкой. Физическая сила сочеталась
в нем с нежностью, густой рокочущий голос рождал доверие, руки были
умелыми и твердыми, к широкой груди невольно хотелось припасть. Так уж
повелось с самого начала их изнурительного похода, что матери поручали его
заботам своих детей, старухи умирали у него на руках, и каждый, кто в
чем-либо нуждался, шел к нему за помощью. Никому не приходило в голову
благодарить Гэбриеля, да и сам он не ждал ни от кого благодарности. Даже
не помышляя, что творит добро, он не придавал своим поступкам ни малейшего
значения. Как это и бывает в подобных случаях, остальные думали, что ему
виднее, и ценили его доброту не больше, чем он сам. Мало того, принимая
услуги Гэбриеля, они взирали на него при этом с некоторым снисходительным
сожалением. |