3 апреля Горчаков в разговоре с итальянским послом заявил: «Но чего добивается Польша? Она добивается не только освобождения из-под власти русского правительства, но еще и завоевания русских областей в Литве и Подолии. Если мы восстановим герцогство Варшавское – мы утратим мир. Мы предоставим полякам армию, и они воспользуются ею, чтобы воевать с нами; дело, начатое по почину Александра II, будет уничтожено, быть может, навсегда, и нам придется сожалеть об утраченном мире в Европе»²⁸⁸.

17 апреля 1863 года к ноте Англии, после недолгого колебания, присоединились Франция и Австрия. Лондон и Париж, ссылаясь на решения Венского конгресса 1815 года, требовали восстановления Польской конституции и проведения амнистии. К огромному неудовольствию Парижа, австрийцы воздержались от жестких требований. Вена опасалась оказаться в польском вопросе между Англией и Францией с одной стороны и Россией и Пруссией – с другой²⁸⁹. Роль британской дипломатии в этой истории была чрезвычайно важна. По сути дела, именно Лондон выступил в данном вопросе инициатором. Это было очевидно такому вдумчивому современнику, как М. Н. Катков, который сумел в целом верно понять смысл демаршей: «Таким образом, Англия не желает войны, не желает и никогда серьезно не желала восстановления Польши. А между тем ей понадобился польский вопрос как орудие, как средство для других целей. Ей понадобилось отвратить внимание силы Европы от другого пункта»²⁹⁰.

Вслед за великими державами с нотами, пусть и не столь жесткими, по польскому вопросу выступили Испания, Швеция, Италия, Нидерланды, Дания, Португалия и Турция. Ноты не были идентичными по тону и тексту, тем не менее возникла угроза политической изоляции России, в дипломатическом походе против нее тогда отказались принять участие США, где не могли не принять во внимание благожелательное отношение Петербурга к Вашингтону во время гражданской войны. Ноты вызвали резкий подъем духа у повстанцев, они считали свое дело уже выигранным²⁹¹. В Варшаве со дня на день они ожидали прихода французов²⁹². Надежды возникли и у «русского Лондона». Из русских безусловно поддержала восставших только лондонская эмиграция. 1 апреля 1863 года А. И. Герцен сформулировал свою позицию следующим образом: «Мы с Польшей, потому что мы за Россию. Мы со стороны поляков, потому что мы русские. Мы хотим независимости Польше, потому что хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих»²⁹³.

18 апреля, беседуя с итальянским послом, Горчаков заявил: «Мы сожжем и Петербург, но не подчинимся господству французов!»²⁹⁴. 14 (26) апреля глава МИД ответил на ноты Англии, Франции и Австрии. Ссылки на положения 1815 года были отвергнуты. Польское восстание 1830–1831 годов, заявил русский министр иностранных дел, «имевшее целью объявить свержение царствующей династии, разрушило и основы политического устройства, дарованного в силу Венского договора»²⁹⁵. Горчаков советовал: «И так кабинеты, искренно желающие скорее видеть Польшу в условиях прочного мира, всего лучше могут достигнуть этого, помогая, со своей стороны, утишить нравственный и материальный беспорядок, распространяющийся в Европе, и таким образом истребить главный источник волнений, возбуждающих их предусмотрительность»²⁹⁶.