Изменить размер шрифта - +
Впрочем, Париж явно торопил события. Александр II не собирался идти на уступки. На заседании собранного для обсуждения вопроса о Польше совета император заявил: «Семь лет назад за этим столом я совершил один поступок, который могу определить, так как я его совершил: я подписал Парижский договор, и это было трусостью»<sup>310</sup>. Изумление собравшихся было велико, но реакция на него у обычно весьма спокойного и мягкого императора была весьма энергичной: он ударил по столу рукой и повторил: «Это было трусостью, и я этого больше не сделаю»<sup>311</sup>.

Князь А. М. Горчаков в депеше от 1 (13) июля 1863 года категорически отверг англо-франко-австрийские требования, указав на то, что с 1831 года Россия владеет Польшей не на основании положений 1815 года, а по праву завоевания, и, следовательно, претензии к Петербургу юридически не могут считаться обоснованными. Петербург был готов обсудить положение в русских, прусских и австрийских польских владениях вместе с Веной и Берлином<sup>312</sup>. Ноты были почти сразу же опубликованы и получили в России горячую поддержку общественности<sup>313</sup>. «Наш ответ на их ноты, – отмечал 22 июля (3 августа) Тютчев, – был для держав неожиданным ударом, до того они в своей наглости мало ожидали встретить с нашей стороны серьезный отпор»<sup>314</sup>.

Для того чтобы продемонстрировать Европе верность либеральным принципам управления народами Империи, Александр II предпринял поездку в Великое Княжество Финляндское. Она была необходима в том числе и для того, чтобы противостоять антирусской пропаганде, развернутой поляками в Швеции, и рассеять их надежды относительно возможных волнений в Княжестве. В ходе поездки было озвучено решение вновь открыть сейм, который не собирался со времени первого и единственного собрания в Борго в 1809 году<sup>315</sup>. Результаты были более чем удовлетворительными.

«Кратковременным пребыванием в Финляндии остался я вполне доволен, – писал император своему брату в Варшаву 23 июля (4 августа). – Прием везде был радушный, и народ, кажется, доволен своею судьбою»<sup>316</sup>. Это, разумеется, не означало отсутствия проблем – их хватало и здесь. Местное дворянство – шведы – было лояльно, но все же тяготело в культурном отношении к Скандинавии и притесняло финское большинство. Указом 18 (30) июля было признано равноправие финского и шведского языков, снят ряд ограничений, инициированных ранее шведской партией<sup>317</sup>. 3 (15) сентября состоялось торжественное открытие императором сейма Финляндии в Гельсингфорсе. Церемония была весьма пышной<sup>318</sup>. Она знаменовала верность Петербурга политике реформ в случае верности подданных престолу<sup>319</sup>.

Ответ Франции прозвучал в начале августа – она возвращала себе «полную свободу суждений и действий». Это была официальная денонсация русско-французского согласия<sup>320</sup>. 11 августа Россель заявил, что ответ России «далек от удовлетворительного»<sup>321</sup>, британская депеша в Петербург завершалась недвусмысленной угрозой: «Если Россия не сделает все, что зависит от нее, чтобы принять умеренные и примирительные взгляды трех держав, если она не встанет на путь, который открыт ей дружественными советами, она сделает себя ответственной за серьезные последствия, которые может вызвать продолжение волнений в Польше»<sup>322</sup>. Русское правительство увеличило численность войск в Польше и Западном крае (Белоруссия, Литва, Правобережная Украина), провело земельную реформу, в результате которой местное крестьянство активно поддержало русские власти. В начале восстания в России существовала и примиренческая позиция, сторонники которой рассматривали конфликт как прискорбное столкновение двух славянских народов.

Быстрый переход