«Проверяя наши народные чувства, – отмечали „Отечественные записки“, – мы можем смело сказать, что в душе великорусса нет ненависти к полякам»³³¹. Впрочем, это отнюдь не означало готовности к всепрощению и беззубости. Назревала перемена настроений общества. В первой статье о мятеже М. Н. Катков пророчески предупреждал: «Итак, кровь опять льется в семейном споре двух братских племен, соединенных под одним скипетром. Наши войска, отдельно расположенные, были повсюду в Царстве атакованы. Их пытались сперва совратить с пути долга, побудить к нарушению присяги; но эти попытки не удались, несмотря на уверение наших заграничных патриотов, и теперь русских солдат убивают в домах, поодиночке. Это безумие объясняется лишь совершенным неведением относительно расположения умов в России. Если бы польские демагоги знали чувствования русского народа, они не дерзнули бы умерщвлять наших солдат, исполнявших свой долг; они не навлекли бы на свою страну неизбежных последствий злодейского пролития братской крови. Польская агитация была в России причиной многих несчастий; она может и у нас считать свои жертвы. Всюду старалась она сеять бессмысленное и бесцельное раздражение и искажать народное чувство. Теперешний взрыв будет иметь для нас последствия грозы, очищающей атмосферу»³³².

Однако позиция Запада и наиболее радикально настроенной части восставших придала восстанию опасный характер политического и даже военного противостояния России и Европы. Ноты западных держав по польскому вопросу усилили эти настроения. Были ли они только эффектной демонстрацией или нет, современники не задумывались об этом. Они готовились к войне, причем весьма серьезно, понимая мрачные перспективы такого развития событий. Милютин писал, что война с коалицией европейских держав «…в эту эпоху была бы нам гибельна. Военные наши силы не были готовы к войне, по всем частям только начаты были преобразования и разрабатывалась новая организация армии»³³³.

Два русских клипера, которых восстание застало в Англии по пути в Атлантику и Тихий океан, были возвращены на Балтику. Крупнейший фрегат Средиземноморской эскадры – «Генерал-адмирал» – был также направлен в Кронштадт, второй переведен в Пирей. Четыре корвета и два клипера Тихоокеанской эскадры стягивались к Нагасаки³³⁴. В январе 1863 года на Балтике была заложена блиндированная батарея, в июне – башенные броненосные лодки, ускорены работы по переделке деревянного фрегата в броненосный³³⁵. В первой половине 1864 года было построено 11 однобашенных мониторов (получивших позже название башенных лодок)³³⁶. Строившаяся в Англии броненосная батарея «Первенец», которую спустили на воду в мае 1863 года, несмотря на то, что не была завершена установка броневых плит, в августе была переведена в Россию³³⁷. 5 (17) августа, сопровождаемая винтовыми фрегатами «Генерал-адмирал» и «Олег», она пришла на рейд Кронштадта³³⁸. На случай войны были подготовлены к обороне приморские крепости, срочно укреплялись Кронштадт и Керчь. На 1863 год на строительство в Кронштадской крепости было выделено 2 млн 100 тыс. рублей³³⁹. Даже в устье Невы строилась резервная линия обороны, состоявшая из батарей тяжелой артиллерии³⁴⁰.

В начале 1863 года под знаменами русской армии находилось 818 105 чел., а через год – уже 1 076 124 чел.³⁴¹ За первые полгода Военное министерство увеличило численность войск в Европейской России на 167 тыс. чел., и она достигла (не считая Кавказа) 690 тыс. чел. при 1026 ор., из них в Варшавском, Виленском и Киевском округах – 342 тыс. при 410 ор.³⁴² В августе численность войск в трех последних округах достигла 405 тыс.