Так-то я лучше всего свое порученье исполню.

 Ты их со смыслом раздашь, а я — положившись на случай».

 Девушка мне отвечала: «От сердца вам обещаю

 Вправду порадовать ими того, кто нуждается больше».

 Так мне сказала она. Поспешил я к задку экипажа,

 Хлеба ковриги извлек, тяжелые вынул колбасы,

 Фляги с вином и пивом и передал девушке в руки.

 С радостью дал бы еще, но уже ничего не осталось.

 Все приношенья у ног роженицы та уложила

 И поспешила в деревню, а я повернул себе в город».

 Только Герман замолк, как вмешался в беседу аптекарь

 Словоохотливый: «Счастлив, кто в годы смуты, скитаний

 И неурядиц живет один-одинешенек в доме.

 Тот, в ком жена и малютки в тревоге не ищут защиты.

 Мне это кажется счастьем! Да я ни за что б не решился

 Нынче отцом называться, дрожать за жену и детишек.

 Верите ль: неоднократно подумывал я об отъезде,

 Лучшее в путь отбирал — старинные деньги и броши,

 Матери милой наследство, — из них ничего я не продал.

 Правда, со многим пришлось бы расстаться как с бременем лишним,

 Даже с лекарственной травкой, добытой с такими трудами.

 Было б и этого жаль, хоть стоит она и бесценок.

 Если останется в доме провизор — уйду я спокойно.

 Спас я наличные деньги и бренное тело, так, значит,

 Все спасено! Не в пример одинокому легче укрыться».

 «С вами, сосед, — возразил убежденно юноша Герман,—

 Я не согласен. Мне речи подобные дики и чужды.

 Тот не мужчина, кто в счастье и бедах, ниспосланных свыше,

 Думает лишь о себе, не стремится ни грусть, ни веселье

 С ближним делить и к тому побужденья не чувствует даже.

 Именно в наши дни я б охотно на брак согласился,—

 Сколько достойных девиц нуждается в мужней опоре,

 Сколько мужчин без жены лишено утешенья в несчастье».

 Молвил с улыбкой отец: «Вот это мне радостно слышать,

 Речью приятной такой ты родителей жаловал редко».

 Тут перебила отца добросердная матушка, молвив:

 «Правда твоя, сынок, — поступай, как мы поступили,

 Ибо нашли мы друг друга не в пору довольства и счастья.

 Узами крепкими нас злополучное время связало.

 Был понедельник — отлично я помню, ведь накануне

 Страшный случился пожар, превративший в пепел наш город

 Двадцать годов назад, как раз в воскресенье, как нынче.

 Жаркое выдалось время, и город совсем обезводнел,

 Шел на гулянье народ, разодетый праздника ради,

 Кто потянулся в корчму, кто на́ поле, кто на плотину.

 Где-то в предместье пожар занялся, и пламя вдоль улиц

 Вихрем пустилось вперед, самое себя подгоняя…

 Житницы, полные хлебом, неза́долго снятым, пылали.

 Улицы сплошь погорели до самого рынка. От искры

 Домик отца занялся, а с ним но соседству и этот.

 Самую малость спасли мы; на выгоне я просидела

 Всю эту страшную ночь, сторожа сундуки и постели,

 Но под конец задремала. Когда ж провозвестница утра,

 Ранняя свежесть, меня, до костей проняв, разбудила,

 Дым я увидела, гарь да голые стены и печи.

 Сердце заныло от боли. Но солнце, обычного краше

 И лучезарней, взошло и наполнило бодростью душу.

 Я поспешила подняться.