-  Ну, что, пошли, - предложил я Алексию, - начнем, а там видно будет.

    Однако, несмотря на свои недавние ратные подвиги, священник почему-то оробел.

    -  Чего торопиться, - вяло произнес он, - давай подождем, присмотримся, что здесь и как.

    В принципе, я его понимал. Я и сам был физически разбит, и ввязываться в таком состоянии в неравный бой, а потом лазать по глинистым склонам и бегать по непролазным лесам мне ужасно не хотелось. Но оставаться в неопределенном, подвешенном состоянии, на ногах на всю ночь, было совсем неразумно. Мы только потеряем остаток сил.

    -  Как хочешь, - сказал я, - тогда придется идти одному.

    -  Я же только этой ночью дал новый зарок крови не лить, - плачущим от обиды голосом произнес Алексий.

    -  Так ты на христианскую кровь клялся, а ногайцы язычники, - попробовал я обмануть его совесть.

    -  Все одно, люди. Все божьи твари, - не повелся на мою казуистику священник. - Может быть, они еще прозреют и припадут к лику Господнему!

    Несмотря на усталость и нервозное состояние, я чуть не рассмеялся. Затевать в таком отчаянном положении религиозный диспут может только русский человек.

    -  Давай-ка, отче, сначала с ними побранимся, а мириться и просвещать будем потом, - предложил я. - Как бы не мы им, а они нам обрезание голов не сделали.

    -  Это вряд ли, - с сомнением произнес миротворец, без должного почтения поглядывая на грозных противников и притеснителей русского народа.

    Охрана к этому времени приступила к трапезе, и то, что мы подошли, никого не удивило. Ногайцы решили, что мы набрались наглости клянчить у них еду.

    -  Кет, кет! - закричал на меня командир и красноречиво потянулся к торчащей из бурого сапога нагайке. - Кет, яман! - после чего присовокупил грубое тюркское ругательство. Я слышал его, когда служил в армии, но забыл, что оно означает, и потому не стал обижаться.

    Несмотря на угрозу, мы с Алексием подошли к самому костру. Только теперь наши охранники поняли, что мы ничего просить не собираемся. Однако особого беспокойства два попа у ногайцев не вызвали. Слишком привыкли они к собственной безнаказанности и ужасу мирных людей перед их кривыми саблями. Мало того, веселый парень в волчьем треухе, тот, который первым встретил нас внизу, решил покуражиться над двумя «урус поп» и посмешить товарищей. Он бросил на землю обглоданную кость и знаками велел нам встать на четвереньки и по-собачьи ее подобрать.

    Меня это не обидело, но отец Алексий, ответственный не только за себя, но и за авторитет Господа Бога, разозлился и заскрипел зубами. Только в этот момент ногайцы поняли, что мы не собираемся просить у них объедки. Ребята, надо отдать им должное, были профессиональными воинами. Действовали они быстро и решительно. Только на их беду, мой «мамлюк» был круче и опытнее.

    Шутник в треухе, как на пружинах, вскочил на ноги, одновременно выхватывая из ножен саблю. Однако сделать ничего не успел, тут же рухнул от удара кулаком по голове прямо в костер. Дальше все развивалось как при драке в салуне в американском вестерне. Лихие кавалеристы, страшные в конной атаке, в пешем бою оказались совершенно беспомощными. Расправа над ними заняла у нас едва ли пятнадцать секунд. Степняки, не успев до конца вытащить сабли из ножен, оказались посеченными, как говорится, в капусту.

    К своему стыду должен признаться, что никаких душевных мук и угрызений совести при этом я не испытал. На войне, как на войне! Другое дело мой религиозный попутчик:

    -  Господи! Прости раба своего! Согрешил, окаянный! - загудел у меня над ухом тоскливым голосом отец Алексий.