-  Это можно, да лучше мы тебя в лесу подождем, у дуба. Как освободишься, да выйдешь за околицу на закат, то его и увидишь. Он здесь один такой на весь лес.

    -  Ладно, - согласился я, - ждите у дуба, так и вправду будет безопасней.

    Мы вышли наружу. Было уже темно, только на западе розовели дальние облака, да полная луна показалась краем на горизонте.

    -  Я как освобожусь, свистну, и вы мне голос подайте, а то я ваш дуб не найду в потемках.

    -  Может, Бог с ним, с боярином этим, - подала голос Наталья Георгиевна. - Лучше худой мир, чем хорошая брань.

    Было заметно, что идти в лес с малознакомым мужиком ей боязно, но она понимает, что, не разобравшись с боярином, нам отсюда с детьми далеко не уйти.

    -  Посмотрю, может покончу с ним миром, - пообещал я, щадя ее женскую гуманность.

    Мы вышли на деревенскую улицу. Там не было видно ни души. Не брехали даже собаки. Часть пути мы прошли вместе, потом Гривов указав мне господский дом, вместе с женщинами и детьми свернул к лесу. Собак в деревне не было, как сказал Гривов, их перестреляли бариновы воины. Потому шел я открыто. Дом у толстого помещика оказался небольшим и был немногим краше крестьянской избы. Зато со всех сторон защищался крепким, высоким тыном. Я обошел его кругом, ища подходящее для перелаза место. От ходьбы и движений опять начало саднить спину, что явно не способствовало проявлениям гуманизма.

    На мое счастье успела взойти луна, и стало совсем светло, иначе мне бы пришлось искать дорогу ощупью. Как всегда в родном отечестве, даже в самом крепком заборе обязательно не обойдется без прорехи. Место с раздвинутыми жердями оказалось в дальней от ворот стене. Я без труда их развел и, не коснувшись мозжащей спиной дерева, пролез внутрь. Потом осторожно двинулся к дому. Похоже, что меня здесь не ждали. Хозяин был так уверен в своей силе, что не держал возле дома даже обычных сторожей.

    Я подошел к крыльцу, воткнул стрелецкий бердыш в землю, обнажил саблю и неслышно вошел в дом. Смазанные жиром петли не скрипели, и я, не останавливаясь, двинулся вглубь дома. За просторными сенями сразу же оказалась темная каморка, за ней дверь, из-за которой пробивался свет. Я осторожно ее приоткрыл. В комнате, освещенной сальными свечами, стоял большой стол, за которым сидело несколько человек: четверо мужчин и две женщины. Компания мирно ужинала, услаждаясь хмельным медом. Голоса были пьяные, неестественно громкие, у женщин визгливые.

    Я прислушался к разговору. Громче всех говорил хозяин, обрывая и прерывая не в меру расходившихся гостей. О чем шла речь, я не сразу понял, бражники обсуждали какие-то свои дела. Потом я уловил знакомые мотивы и насторожился. Речь зашла о нас:

    -  …Долго не протянет, - говорил толстяк, - завтра погоню навоз возить, она не сможет, тогда еще батогов получит…

    -  Кнутом его надо, чего его жалеть, чтоб мясо летело… - перебила одна из женщин.

    -  … бабу сейчас приведут, все и погуляем, мы ее, лахудру рыжую… а потом батогами, батогами!..

    -  Кнутом ее, суку… - опять взвизгнула та же женщина. - И зенки выдрать…

    -  Ох, боярин, мы ж и потешимся! - заревел головастый мужик с непомерно широкими плечами и складчатым, мясистым лицом.

    -  Надо, чтобы они не сразу сдохли, а помучились! - продолжил с подъемом хозяин. - Чтоб с нас спроса не было, что, мол, порешили. Да и им наука, не зарься на чужое!

    Последние слова меня заинтересовали.

    Никаких счетов с незнакомым толстяком у меня не было, я сегодня увидел его впервые в жизни.