-  Грязь с ножа смываю, как в бане, - пояснил я, не вдаваясь в подробности открытия Луи Пастера.

    -  А тряпки зачем варишь? - не унималась любознательная женщина.

    -  Тоже грязь с них смываю.

    -  Так у тебя же рубаха недавно стиранная.

    -  Нужно, чтобы в рану вообще ничего не попало.

    -  А что в нее может попасть?

    Я не ответил и вынул из горшка слегка прокипяченные нож и материю.

    -  Пойдем, поможешь, - попросил я боярыню, остужая на воздухе свой хилый медицинский инвентарь.

    -  Так я ничего не умею, - опасливо сказала Наталья Георгиевна, неохотно следуя за мной.

    -  А ничего и не нужно уметь, - успокоил я. - Садись Кузьме на грудь.

    -  Зачем?

    -  Чтобы он не дергался.

    -  А зачем ему дергаться?

    -  Садись, как тебе сказано, - свирепо сказал я, начиная терять терпение.

    Наталья Георгиевна не решилась ослушаться и села, как я ей показал, боком на здоровую часть груди. Кузьма также ничего не понял, но ему было не до выяснения мотивов моих распоряжений. Наталья, сидя на груди раненого, загораживала ему обзор и не давала ему возможности видеть, что я с ним делаю.

    Устроив себе полевой госпиталь, я приступил к самому тяжелому - операции на живом теле. Как это делать, я, естественно, не знал. Начал я с того, что слегка раздвинул рану, но в залитой кровью дырке разглядеть наконечник стрелы было невозможно. Я вновь удалил кровь и увидел два торчащие в глубине плоти шипа. Стрела, на наше с Кузьмой горе, оказалась с двумя зазубринами по краям и, как рыболовный крючок, надежно сидела в теле.

    Я набрался храбрости и попытался надрезать рану. Однако руки мелко дрожали, и глаза заливал пот. Я отерся рукавом и попытался успокоиться. Ножу меня был очень острый, что плохо для последующего заживления хирургического разреза, но при такой операции это было лучше, чем тупой скальпель, рвущий мышцы.

    Я закрыл глаза, сосредоточился и, когда мне показалось, что вошел в норму, надрезал рану. Опять сильно пошла кровь, но теперь шипы были на виду.

    -  Терпи казак, атаманом будешь, - сквозь зубы сказал я раненому и сильным, резким движением выдрал наконечник из тела. Боль, видимо, была такой острой, что Кузьма взвыл и так рванулся, что сбросил с себя Наталью. Я не дал ему вскочить и, что есть силы, прижал к земле.

    -  Все, все… - бормотал я, стараясь удержать его бьющееся тело.

    -  Убил! - только и смог сказать он в ответ, и потерял сознание.

    Кровь начала хлестать из розовой дыры, и я зажал рану приготовленной прокипяченной тряпкой.

    -  Вынул? - первым делом спросила Морозова, поднимаясь с земли и отряхивая платье от налипшего сена.

    -  Вынул, - ответил я, показывая на лежащую на земле стрелу. - Помоги мне, держи здесь!

    Наталья Георгиевна перехватила прижатую к ране тряпицу, а я начал готовить материал для перевязки. Потом мы приподняли бесчувственное тело. Морозова поддерживала раненого, а я забинтовал полосами от его нательной рубашки грудь Кузьмы. Теперь пришло время использовать свою экстрасенсорную терапию. Я встал на колени и начал водить руками над раной. Наталья Георгиевна со скрытой тревогой наблюдала за моими шаманскими упражнениями.

    Судя по тому, как я быстро утомился, передавая свою энергетику, рана была серьезная и потребовала от меня большой мобилизации сил.