— Вперед!

     И танк, подминая останки лошади, мальчика и сани врывается на дамбу. За ним грохочут другие машины. И вот уже колонна вползает на высоту. Проехали два или три километра, а в глазах механика-водителя русский мальчишка. Мильдер молчит. Но только сделали остановку, обратился к водителю:

     — Вы, Куртмайер, тоже трус, а не солдат. Я разочарован в вас. Ни Шнайдер, ни вы не поняли, болваны, что все это сделано умышленно. Они хотели задержать нас. Русские танкисты или артиллеристы не успели воспользоваться этой ловушкой партизан. Я сообразил это быстрее вас. Иначе они бы расщелкали нас на дамбе, как привязанных зайцев.

     Куртмайер думал об этом не так: «Дорога в обход дамбы была куда более удобной. Он, жестокий человек, решил доказать нам еще раз свою непреклонную твердость, хотя она не была вызвана какой-либо военной необходимостью».

* * *

     — Господин генерал, — ворвался растерянный адъютант. — Нашей разведкой установлено, что в пяти километрах севернее прорвалось много русских танков.

     — Сколько?

     — Не меньше ста.

     — А где наш сводный танковый полк?

     — Приказом Вейхса его перебросили на участок прорыва. Сейчас у нас, кроме тридцати танков, что направлены в ремонт, нет ни одного. Начальник транспортного дивизиона предлагает нам, господин генерал, штабную машину.

     Мильдер задумался.

     «Да, теперь все кончено. Мы окружены. Пути отрезаны. Я лишился последних войск. Да, для меня машина, но как поступить с подчиненными штабными офицерами? Бросить их и удрать? Нет, я не могу так. Я пойду вместе со всеми, кто остался из моей дивизии. Кто бы они ни были — офицеры или солдаты. Машина пусть идет за нами. На машине надо вывозить документы».

     Мильдер  вышел  во  двор. Темная  ночь. На  небе  ни  звездочки. Вьюжило. Он  стоял  и  смотрел, как  мимо  проходили  редкие  остатки  его  еще  недавно  боеспособных  войск. Головы  большинства повязаны шарфами, платками и просто каким-то тряпьем. Какое это жалкое зрелище. У некоторых за спиной болтались эрзац-валенки из соломы. За несколько десятков лет службы впервые Мильдер сам нарушил форму и поднял воротник шинели, повязался шарфом. И вот темнеющая лента колонны, человек шестьдесят, растянулись по полю. Впереди идет раненный в руку подполковник Бухер. Он опытный командир и хорошо ориентируется.

     С каждым часом ветер усиливался. Идти становилось все труднее. Мокрый снег облепливал, таял и стекал за воротник. У Мильдера начала болеть раненая нога. Адъютант несколько раз предлагал ему сесть в машину, но он упрямо отказывался и шел все вперед и вперед. По его расчетам, через двенадцать километров они будут в штабе корпуса. И самое близкое — через семь километров — в первой дивизии. Но вот по цепочке глухо пронеслось: «Русские танки». Все бросились кто куда. Загремели орудийные выстрелы. Мильдер бежал тяжело, задыхаясь и падая. Рядом с ним адъютант Бросбург. Они очутились в каком-то овраге.

     Мильдер окончательно выбился из сил. В поле, как собака по покойнику, выла метель. «Напрасно я не уехал тогда, — подумал он. Генерал почувствовал, как постепенно у него дубели руки и ноги.