Изменить размер шрифта - +
«Войска генерала Канашова разгромили штаб румынского корпуса в Перелазовском. Мы только что прошли Перелазовский. В станице пока тылы нашего танкового корпуса и полевой госпиталь. В балке обнаружили шесть исправных и три требующие небольшого ремонта трофейные автомашины. Оставил одного часового. Продолжаю движение по заданному маршруту. Остановлюсь в Максарях. Жду ваших указаний. Грозный».

     — Тоже мне новоявленный царь — Евгений Грозный. На, читай, — передал Миронов донесение Ванину. — Пусть повара покормят орлов боевых, — кивнул он на разведчиков.

     «Они, — подумал Миронов о корпусе Канашова, — как таран, пробивают нам путь. За ними мы как за каменной горой. И Евгений — молодчина. Девять машин. Нам они очень нужны». Звонок прервал его размышления. Это был Андросов.

     — Когда будешь в Перелазовском?

     — Путь свободен, товарищ полковник! Разведка только что донесла. Пять километров мы одолеем за час, ну самое большее — полтора. Есть, товарищ полковник, выступать, а завтра к утру быть в Калмыково.

     — Слыхал, Ванин? Иди сюда с картой! — Майор стал объяснять задачу, полученную от комдива. — Как пройдем в Перелазовский, разведчикам идти на Зотовский. Ясно? — Ванин только молча кивал. Пока они беседовали, Каменков несколько раз заходил и выходил.

     — Ты чего, Кузьма Ерофеевич, мечешься? Что случилось?

     — Случилось, товарищ майор, случилось! Вы вчерась ужинали. А сегодня не завтракали и не обедали. Как же так? Оно вот взять, к примеру, коня. Конь — она крепкая скотина. А ежели не пожрет, и не спросишь с него работу. Будет себе так ни шатко, ни валко топать. А двое ден еще так, а за трое и копыта кверху.

     — Все понятно, Кузьма Ерофеевич. — Миронов подтянул еще на две дырки поясной ремень, поправил портупею. — Учтем твое замечание. Давай, товарищ Каменков, закладывай нам с Ваниным своих рысаков в сани. Опять у Сучка мотор барахлит. А приедем в Перелазовский, тут уже ты нам сразу тройной обед подготовь. За все дни, что не доели.

     Вошел шофер Сучок. Побелевший с лица с подрагивающей верхней губой, он исподлобья бросил на всех сердитый взгляд. Будто именно они были виноваты перед ним.

     — Ты чего, товарищ Сучок? — спросил Ванин. — Мотор барахлит?

     — Подмерз, товарищ капитан! Я вот паяльную лампу у Шведко возьму, враз отогрею.

     — Да не мотор, товарищ капитан, а Сучок барахлит, — вмешался Каменков. — Он думает, ежели техника, то двинул, сунул рычагами — и на тебе, поехали.

     — Ладно, Трофеевич, — махнул рукой Сучок, — без тебя тошно.

     — Валяй за двери сплюнь. Тошно. Дурья башка. В мозге твоем нет шевеления. Зима. Капот надоть одевать. А то как приедешь, и сам шмыг в теплую хату, а мотор пускай себе стынет. Тебе до него нет дела. Железный он, а и его железного терпения не хватает. Как ты к нему, так и он к тебе.

     — Ну, завелся, затарахтел, дед! Хватит. И такое загибает. Шмыг. — Он прищурился. — Ты на что намениваешь?

     — Сам разумей. Не к корове же, а норовишь к бабе какой добротной пристроиться. Ты молчи, не вводи меня в грех при начальниках, — погрозил пальцем Каменков.

     — Ты, Ерофеевич, ну прямо с пол-оборота заводишься. Мне бы такой мотор к машине. Сиди тут со своим мотором, подогревайся! А я повезу начальников, куда им надобно.

Быстрый переход