|
Ему доставляло видимое удовольствие рассказывать об отступлении первых дней. «Ох, и драпал же я!» – говорил он. И так же нравилось ему восхищаться силой немецкой армии. – Шутите, что с Францией сделали, – говорил он, – в тридцать дней справиться с такой огромной силой – это только при их организации, с их генералитетом, с их военной культурой! – Да, организация есть, есть, – сказал командир полка. – Да нет, – сказал Мышанский, – я видел эту махину в действии. Уж что тут говорить. Всю стратегию и тактику перевернули. – Мудры и непобедимы? – вдруг громко и сердито спросил Богарёв. Мышанский поглядел на него и снисходительно сказал: – Вы меня простите, товарищ комиссар, но я человек фронтовой, привык говорить, что ду-маю! – Да никогда я этого не прощу, ни вам, ни кому другому, – перебил его Богарёв. – Понима-ете? – Но недооценивать тоже не следует, – сказал Кочетков, – как бойцы мои говорят: немец трус, но вояка отличный… – Мы ведь не дети, – сказал Богарёв, – мы знаем, что имеем дело с сильнейшей армией в Европе, с техникой, да я вам прямо скажу, превосходящей на данном этапе войны нашу, да и вообще, что говорить, – с немцами имеем дело, этим всё сказано. Ну, вот, товарищ Мышанский, я вас тут слушал внимательно, придётся прочесть вам маленькую лекцию. Есть в том необходи-мость. Вы должны научиться презирать фашизм, вы должны понять, что это самое низшее, самое подлое, самое реакционное, что есть на земле. Это гнусная смесь эрзацев и воровства в самом широком смысле этих слов. Сия гнусная идеология абсолютно лишена творческого элемента. – Презирать её нужно до глубины души, понимаете вы это? Извольте послушать: их соци-альные идеи – это старинный тупой бред, осмеянный Чернышевским и Энгельсом. Вся военная доктрина фашизма целиком и полностью списана из старых планов германского штаба, разрабо-танных Шлиффеном, – все эти фланговые удары, клинья и прочее рабски копируются. Танки и десанты, которыми фашисты удивили мир, украдены: танки – у англичан, десанты – у нас. Я постоянно изумляюсь чудовищной творческой бесплодности фашизма! Ни одного нового военного приёма! Всё списано. Ни одного крупного изобретения! Всё крадено. Ни одного нового рода оружия! Всё взято напрокат. Германская творческая мысль во всех областях стерилизована: фашисты бессильны изобретать, писать книги, музыку, стихи. Они – застой, болото. Они внесли лишь один элемент в историю и политику – организованное зверство, бандитизм! Презирать, смеяться над их умственным убожеством нужно, товарищ Мышанский, поняли вы меня или не поняли? Этим духом должна быть проникнута вся Красная Армия от верху и до низу, вся страна. Вам кажется, что вы фронтовик, режете правду-матку, а у вас психика долго отступавшего человека, у вас холуйская нотка в голосе. Он встал во весь рост и, глядя в упор на Мышанского, грозно сказал: – Как военный комиссар части я запрещаю вам произносить слова, не достойные патриота и не отвечающие объективной правде. Понятно вам это? * * * Начинать должен был батальон Бабаджаньяна. Атаку назначили на три часа ночи. Козлов, ходивший два раза в разведку, подробно описывал расположение немцев в совхозе. Танки и броневые автомобили стояли на площади; солдаты спали в помещении совхозного овощехрани-лища. Это овощехранилище представляло собой длинный сарай-казарму протяжением в сорок – пятьдесят метров. Немцы устроились в нём с удобствами: заставили окрестных крестьян свезти туда несколько возов сена, расстелить поверх сена полотно и куски рядна. Спали немцы в белье, сняв сапоги; свет жгли, не затемняя окон. По вечерам они хором пели песни, и разведчики, ле-жавшие на огородах, отлично слышали немецкое пение. Разведчиков особенно сердило это пе-ние. |
